группа, опиравшаяся в основном на профсоюзы, возглавлялась Томским, Мельничанским, Догадаевым.

Вторым течением в партии была, с точки зрения оппозиции, так называемая «аппаратно-центристская группа», имевшая своими вождями Сталина, Молотова, Угланова, Кагановича, Микояна, Кирова. Оппозиция называла эту группу «фактическим Политбюро».

Что же касается Бухарина, то оппозиция приписывала ему колебания в ту или другую сторону и видела в нем лицо «обобщающее политику этих групп»[416].

Как мы видим, оппозиционеры, будучи вытеснены из аппарата уже в 1927 году, не могли сделать точной оценки распределения сил, отнеся Угланова — яркого выразителя правого течения — к сталинской группе и по традиции приписывая Бухарину «буферную позицию».

Но они правильно отмечали, что «аппаратно-центристская группа» Сталина пытается подменить собой партию. Они правильно указали на основной метод сталинской тактики, требовавшей от партийцев «деловой работы» и всегда противившейся всякой дискуссии, особенно по вопросу возможности построения социализма в СССР.

Наконец, третьим течением оппозиционеры считали самих себя, называя себя «ленинским крылом партии».

Самыми главными задачами считались: 1) «борьба с несменяемостью секретарей», 2) «регулярное обновление большинства партаппарата, который вовсе не должен состоять целиком из оплачиваемых лиц», 3) возвращение в партию исключенных оппозиционеров и 4) опубликование «завещания» Ленина как базы для «составления ЦК»[417].

Не трудно видеть из этого перечисления, что оппозиция искала лишь новых возможностей борьбы за овладение партаппаратом, а вовсе не заботилась о благе народа. Требование о «составлении ЦК» — читай Политбюро — на базе «завещания» Ленина, было не чем иным, как открытым выступлением против Сталина и призывом к реабилитации вождей оппозиции — Троцкого, Каменева и Зиновьева.

Оппозиция прикрывала свои узкие цели — возвращение в состав правящей группы — призывами к «улучшению социального состава партии»[418]. Но она была неспособна придумать какие-либо новые действенные меры для того, чтобы превратить партию из аппарата насилия хотя бы в подобие массовой демократической организации. Оппозиция по-прежнему повторяла лозунги 1923 года: «На ближайшие 2–3 года в партию принимать, как правило, только исключительно рабочих и работниц от станка …» Оппозиция даже не пыталась вступать в дискуссию с Бухариным о дальнейшей судьбе принятых в партию рабочих, которую он предельно раскрыл в своей работе «Пролетарская революция и культура», уже цитированной нами.

Оппозиция по-прежнему толклась вокруг темы «орабочивания» партийного аппарата, ссылаясь на резолюцию о внутрипартийной демократии ЦК и ЦКК от 5 декабря 1923 года и решения XIII съезда.

Неудивительно, что оппозиция не нашла поддержки не только у молодежи, но и в той части партии, которая, будучи против превращения партии исключительно в аппарат сталинской группы, готова была поддержать выступающие против Сталина группировки.

Главной же ошибкой оппозиции в борьбе против Сталина и его группы было полное непонимание ею действительного положения вещей и подлинных намерений Сталина. Оппозиция обвиняла Сталина в том, что он вынашивает «план», целиком и полностью идентичный правому течению партии. По мнению оппозиции, Сталин намеревался признать царские долги, «более или менее ликвидировать монополию внешней торговли», «уйти из Китая», т. е. отказаться на время от поддержки китайской революции, пойти на расширение нэпа и, таким образом, устранить или ослабить внутренние трудности[419].

Соединяя все это в единый план, оппозиция уже заранее занималась его оценкой: «Кулак, нэпман и бюрократ, приняв к сведению сделанные уступки, тем настойчивее стали бы организовывать все антисоветские силы против нашей партии»[420]. Забегая вперед, оппозиция даже пыталась выбросить лозунг против предполагаемого признания иностранных долгов старой России: «займов на грош, а кабалы на целковый». Но больше всего оппозицию занимал вопрос стратегии и тактики Коминтерна. Выступая против Рыкова и Бухарина, оппозиционеры писали: «Необходимо, прежде всего, целиком и полностью подтвердить и укрепить курс на международную революцию и дать отпор всем стабилизационным, мнимо-государственным настроениям, сводящимся к тому, что вообще не надо-де было влезать в Китай и т. д. …». И далее: «теория социализма в одной стране теперь играет уже прямо разлагающую роль и явно мешает сплочению сил международного пролетариата вокруг СССР»[421].

Что же противопоставляла оппозиция этой мнимой политике Сталина, фактически лишь отражавшей тенденции правых, на поводу которых до 1928 года шел Сталин?

Ничего нового. Она повторяла старый троцкистский тезис о том, что война империалистов против СССР не только вероятна, но и неизбежна, что поэтому необходима интенсивная индустриализация и создание мощной армии для внесения, в случае необходимости, революции извне. Говоря об опасности со стороны якобы готовых наброситься на СССР стран свободного мира, оппозиция выдвигала следующий основной тезис: «Предотвратить эту опасность могла бы только победоносная пролетарская революция в решающих странах»[422].

Троцкистов, не без основания считавших себя «подлинными ленинцами», к 1929 году было уже немного, но они были. Их широко использовал Сталин в годы первой и в начале второй пятилетки, тогда, когда он, взяв на вооружение троцкистскую программу, охотно привлекал бывших сторонников своего личного врага к работе, предлагая им как бы компромисс — признайте меня вождем и на пути к осуществлению вашей программы я предоставлю вам все возможности, все самые высокие технические посты в промышленности и строительстве.

И большинство троцкистов пошло на этот компромисс. Розенгольц, Крестинский, Серебряков, Преображенский и многие другие — все они подают заявление с признанием своих ошибок. Многие из них становятся наркомами, занимают высшие посты в государстве. Христиан Раковский подписывает нужную Сталину бумагу одним из последних, но даже и он награждается поездкой за границу в качестве делегата Советского Красного Креста. А ведь он — один из вернейших друзей Троцкого.

Почему они так легко сдались? Несмотря на поражение в открытой внутрипартийной борьбе, несмотря на ущемленное самолюбие, несмотря на ссылки и тюрьмы, они не могли не признать, что Сталин в 1928–1929 гг. принял на вооружение их программу и это облегчало им поворот в сторону компромисса, поворот в сторону примирения и признания его «вождем».

Для того, чтобы понять этих людей, следует привести, как пример, чрезвычайно интересные высказывания Ю. Л. Пятакова, одного из соавторов брошюры «Кризис партии и пути его преодоления», недавно опубликованные Н. В. Валентиновым.

Ю. Л. Пятаков, один из наиболее молодых представителей «ленинской гвардии», происходил из богатой, буржуазной киевской семьи. Получив великолепное образование, он рано вступил в ленинскую группу и Ленин нашел лишь его, вместе с Бухариным, достойным упоминания в своем завещании: «Из молодых членов ЦК хочу сказать несколько слов — писал накануне полной невменяемости Ленин о Бухарине и Пятакове. — Это, по-моему, самые выдающиеся силы (из самых молодых сил) и относительно их надо бы иметь в виду следующее:

… Пятаков — человек, несомненно, выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством