– Я тут подумал: а ведь вы мне так и не рассказали, как сошлись с «Дорогим дневником». Сказали только, что из новичков. Тут суть действительно в общей борьбе с порабощением цифровыми монстрами, или в чем-то ином?

– А зачем это вам? – на секунду замерев, спросила Лейла.

– Не знаю. Из-за срочности, наверное. В ваших глазах что-то такое… Как будто в эту самую минуту, что мы здесь разговариваем, вашей жизни прямо или косвенно что-то угрожает.

В кармане запиликала и зазудела «Нокия». «РОКСАНА» – высветилось на экранчике.

– Надо ответить, – торопливо сказала Лейла и отошла к тахте в дальнем углу просторной гостиной.

Она еще не успела, по обыкновению, произнести «Привет, сестренция», как Роксана уже вопила в трубку:

– Да где тебя черти носят? Телефон уже двое суток на автоответчике!

– Извини, до сих пор в дороге. Еду, все никак доехать не могу. Но все же вот она я.

Сестринское негодование имело смысл где не замечать, где уклоняться или парировать – в зависимости от расклада.

– Ты куда ж запропастилась? – упорно добивалась сестра.

Сказать? Как бы не… А впрочем, телефон от «Дневника», надежный.

– Я сейчас в Портленде.

– Ого. В Орегоне, что ли? Как тебя туда занесло?

– Дома объясню.

– И когда же это?

– Думаю, завтра.

– Завтра так завтра. Но если хоть днем позже…

– Не наезжай, а? Я тут по-своему стараюсь помочь.

– Это чем же? Загадочной задержкой с прибытием?

– Тут не все так просто.

– Еще бы. У тебя всегда так.

(Это мимо ушей).

– Как папа?

Роксана тягостно вздохнула.

– Постинфарктный синдром. Врачи говорят, при миокарде это типично: боль в груди как при плеврите, тахикардия, жар, слабость, тревога, общий дискомфорт. Ты завтра-то точно дома будешь?

– Думаю, да.

– Ладно. Перед тем как пойдешь к папе, нам поговорить надо будет. А тебе с Диланом насчет адвокатов. Ты их в оборот как-то очень уж лихо втравила – они говорят, как под гипнозом. Теперь вот предоплаты требуют. Позвони мне на работу, когда приземлишься. У тебя мой номер есть?

– С твоего нового места нет. Я тебе на сотовый перезвоню.

– У нас там в здании мобильная связь не работает. А номер у меня…

Она надиктовала десять цифр.

– Поняла, – сказала Лейла.

– Повтори.

Такая вот начальственная строгость. Роксана без труда запоминала цепочки чисел, слов и их комбинаций. Без всякого труда могла воспроизводить слово в слово целые разговоры (пробовали даже на спор, по магнитофонным записям). Эта ее необычная способность наряду с прочими проявилась достаточно рано, убедив родителей в одаренности своей дочери (наряду с ярко выраженной инвалидностью). Впрочем, и для младшей сестры усваивать номера тоже было делом легким. Телефон Лейла повторила цифра в цифру.

– Молодец, – похвалила Роксана. – Ну ладно, мне пора. Папу вчера из больницы привезли. Только я велела поднять его наверх. Мы там в его берлоге и больничную кровать установили: дома стены лечат, пускай поправляется среди своих книжек. Всё, пошла к больничникам, они снаружи топчутся. До завтра.

Лишь с уходом сестры со связи Лейла действительно прониклась тем, что ждет ее дома. От горестной бесприютности горло стиснул комок, и она тихо заплакала.

– Моя старшая сестра тоже жутко на меня обозлена, – послышался с кухни сочувственный голос Лео.

– Что?

– Моя сестра, старшая. Вернее, одна из них. Та, за которую тебя приняли в «Соснах». Сейчас она летит сюда, со мной на разговор. Жесть.

– Извини, если я тебя невзначай подставила, – сказала Лейла, тихонько шмыгнув носом.

Лео отмахнулся с напускной небрежностью:

– Да брось ты. Наоборот, ты меня от беды уберегла тем, что вытащила оттуда. Мне же, по сути, надо лишь убедить Дэйзи, что с сумасбродством я завязал и теперь буду вести трезвый образ жизни. Из сестер она, кстати, единственная, которая в меня верит. Надо только наметить конкретные идеи насчет того, как убедить ее в моей вменяемости. А потому насчет онлайн-подполья я ей говорить точно не буду.

– А я ввязалась во все это ради своей семьи, – сказала Лейла. – Ты спрашивал, Лео, по какой такой причине я этим занимаюсь. Вот это она, причина, и есть. Единственная.

При слове «семья» Лейла снова расплакалась, и Лео, подойдя, сел рядом на тахту. Слезы все не унимались, и он протянул Лейле кухонное полотенце. Пахло оно не совсем свеже, но она нашла на нем чистый уголок, которым отерла себе глаза и нос.

После чего стала рассказывать. Рассказала многое: как она нечаянно увидела что-то там в Бирме и разослала имэйл, после чего за ней стали следить какие-то парни, а с ними еще и еще, пока не арестовали ее отца – за то, чего он не совершал и не мог совершить даже в мыслях, – и этим довели его до инфаркта. Поведала о Неде из университета, который сказал, что все обстоит еще хуже, чем она думает, и о «Ding-Dong.com»; о Хитроу, Дублине, белом «Форде», Конском рынке и «Икее». Проверку зрения, однако, не упомянула. Не назвала и свое имя.

Лео все это внимательно выслушал.

– Твари, – подвел он черту, когда она закончила.

– Я знаю. И что?

– А то. Обязательно подумаю над тем, чем и как я смогу помочь. А пока давай-ка поедим. Рыба вышла так себе, в морозильнике перележала. А рис, мне кажется, удался.

– Наверное, не буду. Мне ехать пора.

– Это еще куда, на ночь глядя?

– В сторону дома.

– В Лос-Анджелес, что ли?

– Да.

– Но Лола… Это же часов пятнадцать езды, не меньше.

– Я знаю.

– Вот что, – строго сказал он. – Сейчас ехать в такую даль ты не можешь. Посмотри, ты же не в состоянии. Оставайся здесь. С утра и махнешь.

Он был прав. И они сели ужинать рисом (рыба правда вышла не ахти). За ужином Лейла продолжала рассказывать Лео о Бирме, а он ей о книжном магазине, которым некогда владел. Рассказчик он был хороший и говорить мог хоть всю ночь, но Лейла, несмотря на симпатию к своему собеседнику, все никак не могла отделаться от мыслей о кошмаре, что ждет ее дома: обвинение отца в растлении малолетних; постинфарктный синдром; чертова больничная койка в кабинете, подобие смертного одра. Что сделать, как одолеть тех злобных нелюдей? Как спасти отца?

Еще не стемнело, когда она сказала, что думает укладываться.

– Ничего, Лола, вместе мы что-нибудь придумаем, – подбодрил Лео, когда она всходила по лестнице. – Чем-нибудь я обязательно сгожусь. Быть такого не может, чтобы не было способа помочь. Я все что угодно сделаю, чтобы выручить вашу семью.