– А что ты загадывал? – Эля действительно догнала его и поехала рядом. – Ой, давай чуть помедленнее, я устала.

– Я загадывал… – Митя подумал, не рассказать ли ей, как он загадывал, и не раз, чтобы отцу дали большой дорогой заказ, чтобы они перестали нищенствовать, чтобы отец почувствовал себя нужным, как он загадывал, чтобы он сел за виолончель, а руки, его непослушные руки, взяли смычок и заиграли сами. Он бы не мучился, не потел, не сидел до онемения спины – руки бы играли и играли, и лилась бы музыка – прекрасная, легкая, и ему было бы хорошо, а не тошно от собственной игры. Вот такое он загадывал.

Рассказать? Он взглянул на Элю. Нет, момент тот прошел, когда он хотел рассказать ей все. Почему? А кто ж это поймет. Прошел, и все. Сейчас он хотел быть для нее загадочным и недоступным, и чтобы она немножко понервничала, думая, не разонравилась ли она ему.

– Я, может, и не приду на твой концерт. Буду репетировать в номере! – небрежно сказал он.

– Мить… – Эля остановилась.

Он видел, что она встала, не едет дальше, и ехал и ехал вперед – догонит. Он и так уже перед ней весь распластался, весь открылся, дальше некуда.

Эля услышала сигнал сообщения и достала телефон. Костик… Странно, раньше он с ней так не общался – если и писал, то только необязательную, бессвязную ерунду или спрашивал уроки, никуда не приглашал, ни на выставки, ни на каток, ни в кино. Они ходили везде только компанией. Может, ему было этого достаточно? А что вдруг он так разволновался, когда она уехала? Ведь он, скорей всего, не знает, что Эля, считай, вдвоем с Митей здесь…

Эль, как ты спела? Какое место заняла?

Кажется, первое. Или Гран-при. Вечером будет награждение. Поищи в Интернете, будет онлайн-трансляция.

Хорошо. Ты что сейчас делаешь?

Эля взглянула на Митю. Стоит ли обманывать Костика и давать ему надежду, разговаривать с ним… Если бы Митя только что опять не начал грубить, Эля бы не стала ничего отвечать Костику. А так она подумала и ответила:

Я на велосипеде, езжу по морю.

Красиво там? – задал Костик совсем не мужской вопрос. Спросил бы лучше, с кем она сейчас.

Красиво. Море красивое, берег красивый, чайки и люди тоже красивые, – честно написала Эля, глядя на невероятно красивого сейчас Митю. Он все-таки остановился и оглядывался – где же она.

Что-то в нем как будто изменилось прямо со вчерашнего дня. Вчера еще был мальчишка, а сегодня – юноша, высокий, красивый, идеально сложенный… Если бы не чуть неуверенный взгляд, был бы похож на юного древнегреческого бога. Но боги так не смотрят – исподлобья, чуть в сторону, как будто стесняясь и себя, и своего взгляда, и сказанных слов, и несказанных, и всех противоречивых мыслей и желаний, которые просто разрывают его, а то, что Митю разрывает – это ясно. Вон как опять понесся, не оглядываясь…

– Слушай, ты правда еще в школе учишься?

Молодой, но уже известный Петерис с удовольствием поправил золотую лямку Элиного платья.

– Правда… – засмеялась Эля.

– Класс… Давай с тобой этот номер где-то покажем… У меня большой концерт через пару недель, турне по Латвии и Литве, в девяти городах, хочешь, приезжай. За свой счет, конечно, но будет интересно, и еще что-то споем. Сольно можешь одну песню спеть в моем концерте. По-русски или по-английски.

– Ладно, спасибо, – кивнула Эля. – Может, и приеду.

– Давай, приезжай. – Петерис дружески приобнял ее. – Ты классная, голос супер, и харизма такая… Тебе точно надо петь. Многим не надо, а тебе надо. В консерваторию пойдешь после школы, да?

– Нет, – чуть менее уверенно, чем обычно, ответила Эля. Как они все единодушны, и Петерис, и Эдмундас, и многие, кто уговаривает ее думать о пении как о профессии. – У моего отца прекрасный голос, но он не поет в театре. Пел раньше, был солистом.

– И что? – удивился певец. – Ты поэтому тоже петь не должна?

– Ребята, приготовьтесь, ваш выход через номер! – Организатор махнула им рукой. – Теплакова, потом быстро переодевайся, еще через три – твой сольный, времени не много.

– Хорошо.

Эля отошла в сторону, чтобы чуть разогреть голос, попеть с закрытым ртом. Пришел ли Митя? Он как уехал в гостиницу, умчался, так она его и не видела. Она не обедала, у нее хватило денег только на хлеб. Знали бы родители… Хотя ее родители легко относятся к таким вещам. Тем более хлеб – главная еда. Хочется думать, что они сейчас смотрят трансляцию концерта в онлайн-режиме.

Митя сидел в зале и думал, видно ли его со сцены. Он сам никого не видит, когда играет. Но у Эли острое зрение. Нет, пусть лучше она его не видит. И вообще, зря он пришел. Что ему тут делать? Думать, что сейчас на сцене должен быть он? Завидовать? Не то чтобы прямо завидовать… Но неприятно. И она – такая чужая, он видел ее издали, хотел сначала зайти в гримерку, прошел за кулисы, его не хотели пускать, но у него висел бейджик участника фестиваля, и все-таки пустили. Митя видел, как Эля разговаривает с Петерисом. Тот крутится вокруг нее, крутится, а она так серьезно слушает, как будто он может что-то интересное ей рассказывать. Интересно? Ну и говори с ним!

Митя развернулся и ушел, не стал подходить, доказывать свои права. Свои права он докажет сегодня ночью. И тогда уже она вряд ли будет слушать каких-то Петерисов… Митя расправил плечи. Да, докажет. Он не трусит, он сегодня днем понял, что все знает. Лишь бы она его пустила. Он ей докажет, что он настоящий, что он – лучше всех.

Первый номер, дуэт с Петерисом, Митя смотреть не хотел, стал ковыряться в телефоне. Но не смог не смотреть. Песня была зажигательная, Эля умудрилась за одну репетицию вчера все выучить, такие сложные распевы, фиоритуры, Петерис на самом деле пел хорошо, тембр отлично укладывался с Элиным, дуэт великолепный. Митя же сам музыкант, он слышит такие вещи.

Ладно, он всем еще покажет, особенно этим попсовым звездочкам, когда на его концерты будут летать с других континентов… Как-то дальше эта мысль не пошла, не грела сегодня. Да, конечно, все у него будет, и Эля в золотом платье тоже будет его. Митя потер виски. Болит голова – то ли от напряжения, которое весь день сковывает его тело, то ли от расстройства – он должен быть на сцене, а сидит в зале. Или продуло, когда он носился сегодня по берегу, как оглашенный, думал, она будет догонять, а она и не стала.