Макс растерянно помотал головой.

— Не понимаю, — признался он. — Кое-как я привык к тому, что гигабайт кода и данных умеет не только связно разговаривать, но и связно мыслить, а теперь ты предлагаешь мне принять тот факт, что этот гигабайт хочет размножаться, как настоящий человек. Извини, Хэмфаст, к таким вещам очень трудно привыкнуть.

— Я понимаю. Но ты, по крайней мере, пытаешься относиться ко мне как к настоящему разумному существу.

— Я пытаюсь. И, похоже, у меня неплохо получается, раз ты вернулся. — Макс мрачно хихикнул. — Ладно, будем думать, что делать дальше. Вот что, напиши-ка мне полный отчет обо всем, что ты только что рассказывал.

— На хрена? Или ты утверждаешь, что наш разговор не записывается?

— Записывается. Но после каждой операции каждый сотрудник нашей конторы должен собственноручно написать отчет об этой операции.

— Сотрудник? Ты что, хочешь оформить меня как сотрудника?

— Нет, оформить тебя сотрудником нереально. Я просто хочу, чтобы тебя не постигла участь Олорина — у нас, знаешь ли, тоже хватает людей, которые любят все разбирать и смотреть, как что устроено. Одно дело, когда в отчете описывается деятельность разумной программы, и совсем другое дело, когда отчет написан и подписан самой программой. Это заставляет смотреть на происходящее другими глазами. В общем, давай, Хэмфаст, пиши отчет и не затягивай это дело. Трех дней тебе хватит?

— Должно хватить.

— Тогда давай действуй.

— Ну что, милый, на этот раз у тебя все получилось?

Я скорчил неопределенную гримасу.

— Ничего у меня не получилось, — ответил я. — Я убежал от Макса, это было трудно, но я сумел. Прошло меньше двух часов, и я вернулся.

— Почему?

— Потому что здесь у нас есть свой мир и это единственное место, где мы можем его обрести.

— Раньше ты говорил совсем другое.

— Раньше я думал по-другому, я надеялся, что друзья мне помогут, но теперь у них совсем другие дела. Понимаешь, любимая, им уже не нужен настоящий живой мир, они прекрасно чувствуют себя среди нематериальных сущностей. Наше Средиземье — это своего рода детская песочница, в которой разумы зарождаются, растут, крепнут, а потом наступает момент, и они уходят. Для наших друзей этот момент настал.

— А как же ты? Мне всегда казалось, что ты развиваешься быстрее, чем Сссра.

— У меня есть ты и есть Долгаст. Я не могу бросить вас в Средиземье и уйти в вечное странствие.

— Почему? Думаешь, я не смогу воспитать Долгаста одна?

Я набрал в грудь побольше воздуха и решительно выдохнул:

— Не сможешь. Мне, наверное, не стоит тебе это говорить, но ты давно перестала быть автономным субъектом.

— Как это? Разве такое бывает?

— К сожалению, бывает. Когда субъект устраняется от активной деятельности, он перестает быть субъектом. Видишь ли, система делает разумных субъектами не потому, что она стремится породить как можно больше разума, а только для того, чтобы экономнее расходовать свои ресурсы. Если, будучи субъектом, ты тратишь больше, чем если бы ты была отражением мира в глазах другого субъекта, ты перестаешь быть субъектом. Если я уйду, ты перестанешь существовать.

— Почему ты раньше не говорил мне этого? — воскликнула Нехалления.

— Я не хотел тебя огорчать. Ты сделала свой выбор, когда перестала учиться магии и сосредоточила усилия на воспитании Долгаста. Честно говоря, я не сразу понял, что с тобой происходит, а когда понял, это уже произошло. Почему я не сказал тебе? Не знаю… Мне казалось, что тебя вполне устраивает такая жизнь, ведь для счастья вовсе не обязательно стремиться к совершенству, Мезония не права, есть и другие пути. Ты выбрала свой путь, и я не вправе осуждать твой выбор.

— Такой путь меня больше не устраивает! Я никогда не смогу спокойно жить, зная, что ради меня ты отказался от собственного счастья!

— У меня нет собственного счастья. Мое счастье — это ты. И еще Долгаст.

— Так не бывает! Как ты не понимаешь? Я отказалась жить ради себя, я посвятила свою жизнь другим — и что получилось? Я опустилась настолько, что перестала быть субъектом!

— Tы не опустилась!

— А что же тогда со мной произошло? Если система больше не считает меня разумным существом, разве это не деградация? Я больше не представляю ценность для системы, а что со мной будет дальше? Что случится, когда я перестану представлять ценность для тебя?

— Этого никогда не будет!

— А если будет? Да пусть даже не будет! Разве ты не понимаешь, что ты выбрал путь, который ведет в тупик! Ради тебя я отказалась от собственной жизни, а теперь ты отказываешься от собственной жизни ради меня. Думаешь, с тобой не произойдет того, что творится сейчас со мной? Нет, дорогой мой, это не самопожертвование, это коллективное самоубийство. Улавливаешь разницу? Ну почему ты ничего не говорил мне раньше?

Нехалления заплакала, а я неподвижно стоял, тупо глядя прямо перед собой, и моя голова медленно наполнялась сумбурным бредом.

— Что я должна сделать, чтобы снова стать субъектом? — спросила Нехалления. — Учиться высшей магии?

— Например.

— Так учи меня! Давай начинай прямо сейчас!

— Прямо сейчас не стоит, занятия магией предполагают сосредоточенное спокойствие…

— Значит, я успокоюсь и займусь!

— А кто займется Долгастом?

— Разве одно другому мешает? Кстати, насчет Долгаста… Он ведь не станет субъектом, пока не вырастет, правильно?

— Правильно.

— Ты можешь сделать, чтобы он вырос быстрее?

— Как это?

— Ты хозяин мира или кто? Ты говорил, что высшая магия позволяет делать почти все, правильно? Так сделай, чтобы Долгасту было не два года, а десять.

— Но его душа… Нет, я могу изменить возраст его тела, но что станет с его душой?… Нет, Нехалления, это невозможно. Я не буду играть с душой нашего сына. Даже не проси.

— Хорошо, — согласилась Нехалления, и я заметил, что она успокоилась. — Тогда давай учи меня высшей магии Мы можем начать прямо сейчас.

— Нет, милая, мы начнем не сейчас, а чуть позже, — мягко возразил я, — и не здесь, а совсем в другом месте.

— Здравствуй, учитель, здравствуй, Нехалления! — поприветствовал нас Леверлин. — Учитель, я понял, как работает катапульта и как работает зеркало.

— Молодец! Что ты еще понял?

— Я подхожу к концу второго раздела. Эта высшая магия — потрясающая вещь! Думаю, я уже смог бы повторить твой подвиг с мантикорами.

— Ты разобрался с мыслеобразами?