Аретино стремительно, как флагманский корабль на просторволны, вырвался из кабинета. В кильватере влачился «Барбарусса», одной рукойпридерживая свой необъятный тюрбан, другой – рыжий клок на подбородке. Нивсполошенный Пьетро, ни его лживый секретарь не обратили на Троянду нималейшего внимания – впрочем, она предусмотрительно отступила в теньспасительных портьер (какое счастье, что Аретино питал слабость ко всякимдрапировкам!) и вынырнула оттуда, лишь когда Григорий поравнялся с ней.Схватила за руку – ее даже затрясло от ощущения его жаркой кожи, но все жеТроянда нашла в себе силы пробормотать:

– Это не Барбарусса! Борода…

Аретино обернулся, словно почуяв неладное, и Троянда едвауспела отпрянуть. Григорий, приняв совершенно безразличный вид, прошел мимо, итолько невообразимо быстрый взгляд означал, что он все слышал и все понял. ЗатоВасятка, замыкавший шествие и полускрытый широкими плечами Григория, неполенился наклониться и шепнуть… шепнуть по-русски:

– Спасибо, сестренка!

В глазах Троянды все поплыло от внезапных слез. Она поднеслак губам пальцы, еще хранившие ощущение живого, страстного тепла, исходящего отГригория, – и тут раздался его голос:

– Одну минутку, синьоры!

Аретино с «Барбаруссой», на всех парусах летевшие к тайнику,нетерпеливо обернулись.

– Ну, что еще? Hельзя медлить, поймите!

– Hельзя, – покладисто произнес Григорий. – Однако же ирисковать нашим делом не хочется. Предлагаю встретиться завтра: думаю, к этомувремени вы уже уладите свои неприятности. Буду ждать вашего известия накорабле. Прощайте! – И, не дожидаясь ответа, он резко повернул к главномукоридору, который вел к террасе. Васятка зашагал следом.

– Синьор Грегорио! – жалобно воззвал Аретино, словноребенок, у которого отняли желанную игрушку. – Ради бога, синьор Грегорио!..

Он ткнул в бок окаменевшего «Барбаруссу», и тот тоже завыл:

– Погодите, синьоры, ради бога… то есть ради аллаха!

Это имя произвело магическое действие: Григорий остановилсятак резко, что Васятка едва не налетел на него. Обернулся, окинул прищуренными глазамипятерку bravi, спешивших со всех сторон с угрожающими лицами, – и вдругозабоченно, сочувственно воззрился на «Хайреддина»:

– Господи Иисусе! Да у вас же борода отклеилась, сударь!

– Где?! – в ужасе вскричал Луиджи, вскинув руки кподбородку… отдернул их, словно обжегся… но было уже поздно – Григорийрасхохотался ему в лицо:

– Верните синьору Аретино ваши побрякушки. Ведь это он далвам их поносить, не так ли?

– Взять его! – взвизгнул потерявший голову Аретино, и braviметнулись вперед, как натасканные псы.

По лицу Васятки расплылась счастливая улыбка. Он повелплечами – и отборные вояки Аретино покатились к ногам своего повелителя.Вскочили – и вновь их натиск был сокрушен, однако, чувствовалось, Васятка ужеразъярился: двое bravi остались недвижимы, оставшиеся двигались с трудом;только и могли, что на почтительном расстоянии, с выражением бессильной злобы,следовать за отступавшими русскими.

Те быстро достигли своей лодки. Васятка вмиг оказался завеслами, а Григорий замешкался на корме, вглядываясь в темные двери дворца.

Троянда выбежала на террасу, в отчаянии стиснула руки угорла. «Уезжай! Уезжай! – едва не крикнула она. – Они ведь будут стрелять!» НоГригорий все смотрел на нее, не отводя глаз. «Да неужто он ждет меня?! –мелькнула безумная мысль. – Нет, не может быть! Но почему он так смотрит?..»

Она не успела додумать: Аретино выбежал на террасу саркебузой в руках; за ним спешили вооруженные мушкетами и пистолями bravi.

Троянда взвизгнула так, что у нее едва не разорвалось горло;руки Аретино дрогнули, прицел сбился, пуля ударилась о мраморные ступени изапрыгала по ним, как ядовитая сколопендра.

Васятка одной рукой швырнул Григория на дно, другой круторазвернул лодку, сделал мощный гребок – и Троянда закрыла лицо руками, чтобы невидеть, как уплывает прочь ее счастье.

* * *

– О, будь я проклят! – пробормотал безнадежно Аретино, иаркебуза вывалилась из его рук с таким грохотом, что Троянда вздрогнула иподняла голову. – Все рухнуло! Все рухнуло! Этот русский просто дьявол. Ну как,как он мог догадаться?!

– Не знаю, – чуть не плача, трясся рядом Луиджи. – Не знаю!Я так старался…

– Старался! – передразнил его Аретино, поднося к носудрожащего секретаря свой пухлый кулак. – Глаза б мои на тебя не глядели!Отправляйся в кабинет и снимай все украшения. И если я замечу, что пропал хотьодин камень…

– Да, синьор, – пролепетал окончательно сокрушенный Луиджи.– Воля ваша, синьор. Но… нет, я не пойду туда, синьор. Там ведь где-то бродитДжилья! Представляете, что она сделает со мной, если увидит?!

– И поделом бы! – взревел Аретино. – Но ты лучше не ее, аменя бойся! И она пусть тоже боится. А кстати, где она? Где Джилья? Кто-нибудьвообще видел ее – или это ты придумала, чтобы выставить меня на смех передсвоими русскими дружками? – вдруг обернулся он к Троянде, и у той обморочнозашлось сердце: Аретино догадался… не мог не догадаться. Теперь он убьет ее,просто пришибет на месте – и все! – Ну, говори: где Джилья?!

– Да здесь я, чего ты орешь, Пьетро? – раздался раздраженныйголос, и на террасе появилось новое действующее лицо, при виде которого Трояндаперекрестилась, Луиджи рухнул на ступеньки кучкою сверкающего тряпья, аАретино, слепо простирая руки, двинулся вперед, бормоча:

– Джилья… о Джилья, значит, ты вернулась?!

– Разумеется, вернулась! – сердито воскликнула изряднообтрепанная фигура с исхудалым лицом, сверкая зелеными глазищами, под одним изкоторых желтел преизрядный синяк. – И я бы не возражала, если бы вернулось ещекое-что… например, мои платья, половины из которых я не нахожу! Надеюсь, ты нероздал их кому-нибудь из своих поганых Аретинок? Или, не дай бог, завел новуюлюбовницу?! О, кого я вижу! – наконец заметила она Троянду, и глаза ее засверкали,как изумруды. – Но ведь тебя похоронили!

– Меня похоронили, а ты, как я вижу, сбежала от Пьетро, –усмехнулась Троянда, почти с благодарностью вглядываясь в эти неукротимыеглаза. – Как говорится в пьесах, на сцене то же и те же.

– Почти! – мрачно буркнула Джилья. – Не хватает одногоперсонажа, но, клянусь мадонной, если он попадется мне на глаза… Я буду богамолить, чтобы наши пути еще пересеклись и я могла бы сказать этому гнусномупредателю Луиджи все, что думаю о нем!