– Очевидно, Барбарусса это знает. Почему бы не спросить унего? – со вздохом ответила Троянда, едва сдерживая раздражение: эти слова онапроизнесла за минувшие две недели раз сто, потому что столько же раз Аретинозадал свой вопрос. И она не сомневалась, что задаст в сто первый, в стодесятый, ибо в эти дни не существовало ничего, что занимало бы его сильнее,разве что бегство Пьерины… Однако у Аретино хватило деликатности не беседоватьо неверной любовнице, лежа в постели Троянды. Да и зачем? Она все равно былаздесь – той незримой третьей, которая не дает двоим вкусить счастья. Ну, верно,не очень-то им его и хотелось, этого счастья! Во всяком случае, Троянде, ибо,когда Аретино в первый же вечер после ее возвращения заявился в отведенные ейпокои, она вдруг почувствовала, что совсем охладела к нему, и едва сдержалась,чтобы не вытолкать беднягу Пьетро за дверь! Слава богу, вовремя опомнилась,сообразив: а вдруг, разобидевшись, Аретино не станет помогать русским? И ейудалось смирить себя, затаить дыхание и молча ждать, пока Аретино разденется иначнет ее ласкать. Тошнота приступами подкатывала к горлу, стоило тольковспомнить, какое у него волосатое, полное тело, как он шумно, взахлеб дышит,как причмокивает, целуясь взасос, как забивает рот его борода и колются усы,как богохульствует он в мгновения последнего наслаждения… Спроси у нее сейчасгосподь: согласится ли она умереть наутро, если проведет эту ночь не с Аретино,а с тем яростным русским, – она выкрикнула бы свое согласие, обливаясь слезамивосторга. Ведь тот человек – чужой, ненавидящий, отважный, презрительный,страстный, дерзкий, нежный, грубый, восхитительный, угрюмый – каким-тоневедомым образом умудрился прибрать к рукам ее смятенное сердце, а в телеоставил такие воспоминания, что самая мысль о другом мужчине, который будетобладать ею, показалась Троянде непереносимой… просто смертоубийственной!

Аретино сбросил на пол халат и тяжело возлег рядом сТрояндою. Она затаила дыхание… и вдруг странный, почти экстатический восторговладел ею. Захотелось, чтобы Аретино навалился на нее и начал пробиваться всухие глубины ее лона своим жадным естеством, причиняя боль. Захотелось, чтобыАретино понял, как он отвратителен, как мерзок Троянде, и возмутился этим. Онапочти с вожделением представляла, как, изнасиловав ее равнодушное тело, Пьетропридет в ярость, изобьет ее, вымещая на ней и разочарование, и горечь своейпотери, а потом за волосы – непременно за волосы, так, что Троянда будеткричать от боли! – потащит ее по длинным коридорам и извилистым лестницам всамый темный, самый сырой подвал, где бросит умирать от голода и холода, а то ивовсе столкнет в черные воды канала. И она умрет, утонет, она будет страдать –страдать с наслаждением, зная, что своими мучениями покупает счастье Григория.Последним вздохом, последним биением сердца она будет умолять Аретино ненарушать данного слова, спасти отца Григория, помочь им покинуть Венецию безпомех, ну а потом… потом она с наслаждением умрет с этим русским именем наустах и будет вечно глядеть на него с небес. А он не узнает… он никогда неузнает, что Троянда своей жизнью выкупила жизнь его отца, счастье их семьи. Онвсегда будет вспоминать о ней с отвращением, и Прокопий, конечно, постараетсяподогреть это отвращение. И только сны – только загробные сны останутсяТроянде, чтобы хоть иногда, хоть изредка встречаться с любимым, как они былилишь однажды: глаза в глаза, сердце к сердцу, слившись всеми помыслами, всемсуществом, всем естеством…

Она столь глубоко погрузилась в предвкушение своихискупительных, очистительных, сладостных страданий во имя Григория, что ощутиласебя весьма грубо сброшенной с небес на землю, когда Аретино, даже не сделавпопытки коснуться ее, покряхтел и с неловкостью признался:

– Черт бы подрал эту Джилью! Не иначе, напустила на менякакие-то чары. Сколько ни тужусь… даже волосы на голове дыбом встали! А большеничего…

Троянда еще не успела понять, испытала она облегчение илиразочарование при этом признании, как Аретино взбил подушки повыше, устроилсяпоудобнее и спросил деловито, заговорщицки, как если бы она была не отставнойлюбовницей, перед которой он вдобавок только что потерпел полное фиаско, аодним из его секретарей, доверенным лицом, а то и торговым партнером:

– А вот интересно: если он столько платит посреднику, токакова же сумма выкупа?

* * *

С тех пор минуло две недели. Срок, назначенный Аретино,чтобы разыскать Барбаруссу, истекал завтра, и Аретино просто-таки извелся отнетерпения. Троянда иногда изумлялась его заинтересованности в этом деле:конечно, сумма в пятьдесят тысяч дукатов – очень немалая, однако получениетаких деньжищ было для Аретино делом если и не весьма обычным, то все равно нечем-то из ряда вон выходящим. Скажем, именно столько ему, как правило, присылалдож Венеции; на такие же суммы не скупился Карл V… Очевидно, Аретино,привыкший, что золото валится на него с потолка, имел особый интерес честно,самому заработать его. Притом предприятие, на которое он согласился, выгляделодостаточно опасным. Пусть Хайреддин Барбарусса и заключил союз с французскимкоролем, однако Венеция еще не оправилась от ужаса после его последнего набега.И знакомство с Барбаруссой было не из тех, которыми гордятся порядочные люди,так что Аретино изрядно рисковал, ввязавшись в эту историю. Стоилонедоброжелателям Аретино узнать, что по его приглашению Барбарусса побывал вВенеции, а потом преспокойно скрылся… да Аретино враз растерял бы добруюполовину своих покровителей, а то и угодил бы в тюрьму! Троянда не могла неотдать должное спокойствию и отваге, с которыми он держался. И если в первыедни, пока готовили быстроходную фелюгу для спешной отправки в Константинополь,пока сочиняли Барбаруссе убедительное письмо, гарантирующее его безопасность,Аретино выглядел встревоженным, то чем ближе подходил день встречи, темспокойнее и увереннее в себе становился Пьетро.

Чего никак нельзя было сказать о Троянде…