им красивое тело, да ещё в минуты освобождения от забот. Иначе не удосужат своим присутствием.

Нет, не она, не с ней этот всплеск, не о ней эта сцена. Не похоже.

…бабушка

Бабушка?

Возраст не тот, но это могло быть и десять, и двадцать, и тридцать лет назад.

Как пробиться сквозь седину, а может быть седина Эросу не помеха.

Осанка?

Осанка не выветривается, идёт, будто нет вокруг мира в заботах и тревогах, будто не было у неё проблем в этой бренной жизни, будто небо в алмазах, а в воздухе больше нет пыли, идёт, как должна идти женщина, на которую смотрит весь мир.

Но означает ли эта отмеченность бабушки-женщины, что с ней это произошло, можно ли эту отмеченность отнести к признакам Эроса-эротического?

Ситуация для бабушки в настоящий момент трудная. Весёлого явно мало.

Муж умер. Уже более десяти лет. Души не чаял во внучке, последний год жил только ею. Всё говорил, главное сделать её свободной.

Освободить от страха перед будущим, от страха, который парализует нашу жизнь. А сам только и мог, что посадить её к себе на спину и на всех четырёх возить и возить по всем комнатам. Благо комнат мало, а то…

…слабое сердце, слабая душа

Кто тогда знал, что у него такое слабое сердце. А может и не сердце, душа, слабая душа.

Не готовая к борьбе за жизнь, ускользающая, отлетающая в сторону, когда надо биться, драться, когда надо доказывать, добиваться.

Ей приходилось всё время что-то подсказывать ему. Не из-за себя, её это не смущало. Из-за родственников дочери.

Те бы точно сочли его за сумасшедшего. Хорошо, что хватало у неё женского ума не делиться с ним своими женскими секретами.

Он ведь всего-навсего был умным ребёнком, всего-навсего. Во всём приходилось опекать его. Включая, что и когда одеть.

Галстук, сорочка, брюки, да и всё остальное. Даже носки, чтобы подходили по цвету.

Однажды он одел всё это, всё, что она ему подобрала, и вдруг засмеялся, на него иногда находило такое, смеялся над самым обычным.

Ей нравилось, что он может рассмеяться над тем, что кажется таким обычным, но она никогда не подавала виду, никогда бы не призналась, что ей это нравилось, ужасно нравилось, не подавала виду, только снисходительно могла махнуть рукой, что мол с него возьмёшь.

Так вот, когда он оделся во всё это, посмотрел на себя в зеркало, которое висело в прихожей, вдруг стал корчить рожи перед зеркалом, да ещё позы разные принимать.

Точь-в-точь как внучка сегодня.

А потом приподнял брюки и показал на цвет носков, которые по этому случаю обязательно должны быть тёмно-серые, а не, скажем, оранжевые.

Вдруг сказал, как это приятно, когда тебе подбирают цвет носков, даже поверишь, что существует Господь Бог.

Потом в гостях у родственников дочери он всех очаровал.

Говорил красивые тосты, острил, смеялся.

Очаровашка – шепнула бабушке на ухо чья-то жена.

Она не стала возражать, не могла же она признаться, что и сама удивляется, ведь чаще он совсем другой, мрачный, ворчливый, беззащитный, сама не могла понять, может быть, брюки не так разглаживала, не так как всегда, или всё дело было в носках, но не может же господь Бог присутствовать в цвете носков, которые подбирает женщина мужчине.

…родственники, род, родовитость

Но в последний год муж был странным и потерянным. Порой она замечала у него какую-то улыбку, знак некоей запредельности, и не понимала её, и оттого страшилась. То ли он в бездну заглянул, и никому не мог рассказать об этой бездне, то ли что-то ещё.

Теперь уже у неё нет сомнений, всё началось с этой истории с диссертацией. Она, она подтолкнула его к смерти, не осталось у него точек соприкосновения с ней, не осталось точек соприкосновения с жизнью.

Лучше и не вспоминать. Никогда никому об этом не расскажет, даже на смертном одре.

Так и унесёт с собой в могилу.

Теперь вот дочь собирается разводиться. Сама извелась, других изводит.

Конечно, муж её, как бы это точнее выразиться, «родовой» что ли. Говоря по правде, сначала она этому радовалась. Родственники ведь тоже от «рода», от той же «родовитости». Тогда она этому радовалась.

У неё и покойного мужа отношения с родственниками были прохладные. Мало общались. Жили как на необитаемом острове. В студенческие годы, когда ещё был костёр, гитара, вваливались к кому-нибудь, шумели, веселились, потом все куда-то разбежались, да и утомительны стали эти встречи, погрязли в заботах, так что и не поднимешь голову. А тут вдруг, ни с того, ни с сего, надо демонстрировать лёгкость и непринуждённость.

Осталось несколько друзей, да и с ними уже невесело, без еды и водки поговорить не о чём. А родственники так и не «проступили», так и остались чужими. Не были они «родовыми» и всё.

У мужа дочери всё было по-другому. Фамилия известная, все в городе знают, кругом свои люди, кругом знакомые, часто встречаются, праздники, похороны, поминки, дни рождения, свадьбы. Не позволяют разорваться своему кругу.

Вот почему она радовалась и этому браку, и этой фамилии, и этому кругу, и этой «родовости». Да и во всём остальном, муж дочери был образцово-показательным, работа, машина, внешность, манеры. Надо признать, вышколен по высокому классу, не то, что её дочь. Вот и надеялась, что дочь подладится под них, подравняется, успокоится, утихомирится, а то, как с детства пошло-поехало вкривь и вкось, любой поступок набекрень, так и продолжается до сих пор.

А в четырнадцать такой кавардак устроила, не дай бог, и в школу не пойду, идиотская школа, и в класс больше не зайду, идиотский класс, и педагогов не могу больше видеть, идиотские педагоги, и пусть ко мне на день рождения не приходят дети ваших друзей и родственников, идиотские дети, если вам очень хочется, продолжайте притворяться, хотя я то знаю, что вы давно ненавидите их всех, а меня не трогайте, оставьте меня в покое.

Покойный муж всё пытался её успокоить, объяснить, всё бесполезно, попытался быть строгим, ещё хуже, потом всё сокрушался, что с ней будет, если не изменится, если не смягчиться, не приноровиться, наш азербайджанский мир, говорил, не любит когда кто-нибудь высовывается, не любит когда сор из избы, мало ли что бывает, мало ли что проносится в голове у человека, не всё же выплёскивать друг на друга, все понимают разумную необходимость, хотя бы чуть-чуть, притворяться, понимают разумную необходимость так вести себя, а наша дочь, говорит, всё пытается сдвинуть с места стену,