размеру! В которые не надо засовывать бумагу или привязывать к ноге. Это было чудесное время. И я надеялась, что мы останемся, но Надька стала тосковать… и мы вернулись. Признаюсь, я тогда очень на неё злилась. Поменять море на эту глушь? Правда, оказалось, что дом совсем иначе выглядит… а потом к нам заглянул Толенька…

Ниночка закрыла глаза и из груди её вырвался то ли вздох, то ли стон.

А дорога поднималась к дому. И дом этот выглядел куда проще Каблуковского. Нет, он был хорош, но вместе с тем обыкновенен, похож сразу на все помещичьи дома, несколько несуразен, лишен тонкости и изящества, но при том добротен.

- Его матушка… и Толенька… я увидела его и поняла, что мы предназначены друг для друга! Свыше! Понимаете… его матушка решила возобновить знакомство. И еще позаботиться о сиротах… думаю, она присматривалась. Может, хотела воспользоваться связями Одинцова, потому что раньше, когда нам была нужна помощь, Каблукова не слишком-то появлялась… вообще не появлялась.

- Возможно, она тоже была в отъезде.

- Да. Наверное. Это не важно… главное, что Толенька… он был как принц. Из сказки. А я принцесса… я ему сказала, что он должен жениться на мне. А он засмеялся и ответил, что мне надо вырасти… что я слишком мала. Какая ерунда… раньше женились и в восемь, и в девять лет!

- Раньше многое было иначе. Позволите? – Бекшеев перехватил руку Ниночки. – Вы что-то пили?

- Я?! Я не пью… мне не за чем. Меня любовь пьянит! Он стал приезжать… не каждый день, конечно. Так, из вежливости… а я поняла, что без него нет жизни! И сама начала ходить в гости… к Марии Федоровне… конечно, ведь все думали, что я маленькая девочка. Осталась без матери… не хватает любви, тянусь к женскому теплу… - Ниночка засмеялась и смех этот был слегка безумным. А вот сердце её колотилось в диком ритме. – Она меня воспитывала. Прививала манеры… правила… и держала при себе. И при Толеньке. Конечно… я знала, что они привыкнут ко мне. Что поймут, что никого-то лучше не найти… что она не допустит к Толеньке чужую женщину. Я же была своей.

- А они выбрали Надежду?

- Да! – этот крик исказил Ниночкино лицо ненавистью. – Да… Наденьку… Мария Федоровна её терпеть не могла, но выбрала… я же слишком молода для брака… общество не поймет… репутация рода… а подождать пару лет никак невозможно!

- Почему?

- Не знаю. Я открылась Анатолию… я плакала… умоляла подождать. Обещала, что никто и никогда не будет любить его хоть в половину столь же сильно, как я…

- А он?

- А он… он сказал, что времени не осталось.

- Почему?

- Не знаю… не знаю… - Ниночка замотала головой. – Голова болит…

- Что ты пила?

- Я не… не…

- Эй, - Бекшеев крикнул, надеясь, что в поместье есть еще люди. – Эй, кто-нибудь…

- Чай… чай пила… он меня любит! Полюбит… обязательно полюбит… он должен! Мы предназначены друг для друга… свыше.

- Держись, - Бекшеев подхватил хрупкое тело, не позволяя Ниночке упасть. – Давай, нужно дойти до поместья… шаг и еще раз… вот так… ты отравила Надю?

- Надьку? Нет… не травила… не хотела травить… чтоб заболела… чтоб увидели, что она слабая… что не родит детей… сильных… им нужны были дети… а я здоровая. Надька больная, а я…

Она споткнулась и стала заваливаться на бок.

- Помогите! – крик Бекшеева потревожил ворон и пару собак.

Что за…

Он опустил девушку на землю и прижал пальцы к шее, нащупывая нить пульса. И она была. Стучала, звенела под кожей. И сердце билось, но утомившись скакать, оно теперь запиналось, того и гляди грозя полностью утратить ритм.

Бекшеев вытащил медицинский артефакт и, прижав к Ниночкиной груди, активировал.

Поможет…

- Что тут… божечки! Что вы натворили! – к нему бежала пухлая женщина в светлом платье. – Ниночка, деточка…

- Машину! – рявкнул Бекшеев, оборвав крики. – Срочно! Её надо в больницу…

Ниночка раскрыла глаза.

Зрачки её расползались черными пятнами. И на губах проступила пена. Она мелка затряслась, захрипела, вскидывая руку.

- Машину! – крик Бекшеева заставил женщину сорваться на бег. Та, подхватив юбки, бросилась куда-то… сила артефакта уходила в Ниночку. И оставалось лишь надеяться, что этой силы хватит.

Что он успеет.

Все они успеют.

Бекшеев, сунув артефакт в вырез платья, поднялся и кое-как подхватил девушку на руки. Главное, не упасть тут. Нести недалеко.

Пара шагов.

Раз.

И два. И справится он. Не настолько бессильный. Донесет. И Ниночка… это явно не болезнь, это отравление… но кто и когда?

Зоя?

Нет. Она не приближалась. Разве что цветы передала. Можно ли отравить, передавая цветы? Повод… Неприязнь этих двоих друг к другу очевидна. Но это лишь неприязнь… ладно, то, что Зоя ребенок, это не аргумент… давно не аргумент… однако… могла ли?

Прикосновением?

Оно и секунды не длилось. Да и сложно сказать, касалась ли Зоя Ниночкиной руки. Чай пить… чай Ниночка пила бы не с Зоей. Сомнительно, чтобы она вообще приглашала Зою в гости. А отравили… когда отравили? И чем?

Машина остановилась в трех шагах.

- Давайте, кладите её… - за рулем была та же женщина. – Боже мой милосердный… что это делается… что…

Она причитала, но причитания не мешали женщине уложить Ниночку.

- Садитесь за руль, - велела она иным, строгим тоном. – Я не слишком хорошо вожу.

Бекшеев не лучше, но…

Надо успеть.

И Зима…

Проклятье! Как он не любил разделяться… но варианты? Нет вариантов.

- Я его люблю, - раздался в тишине голос Ниночки. – Я его всегда любила! А ты лгала… лгала-лгала… собиралась… он все равно будет мой! И только мой. Никому не отдам. Слышите? Никому!

Глава 33 Змеиный след

Глава 33 Змеиный след

«Траве – цветы, к земле – вода, к норе – змея. Ты, полевая, луговая змея, ползи поскорее отсюда, не трогай взрослых и детей. А если не послушаешься моих слов, земля тебя не отпустит, а солнце не нагреет»

Заговоры от сибирской ведьмы Аниции

Крик я услышала.

Далекий.

Такой протяжный, словно птичий. И кто другой, возможно, спутал бы. Или вовсе бы не услышал, как не услышала Мария Федоровна. Но я повернулась.

- Извините, - сказала