посмотри, они все меньше и меньше, земля под ними проседает, скоро мы со многими расстанемся».

Танцевали мы, танцевали, пришел черед «Лебединого озера» В. Васильева. В труппе этот балет откровенно не любили, было с чем его сравнить. Иногда, в каких-то провинциальных городах, Большой театр танцевал «Лебединое» в версии Ю. Григоровича. Артисты, с одной стороны, подневольный народ, а с другой – очень остро чувствующий качество материала. Их обмануть невозможно. В раздевалках все называлось своими именами, гримуборная солистов, где мы сидели с Филиным, не являлась в этом смысле исключением.

После одного из спектаклей «Лебединого» принимающая японская сторона пригласила нас в очень дорогой ресторан. На ужине присутствовало руководство театра: В. В. Васильев, В. М. Коконин, А. Ю. Богатырёв и мы, исполнители главных партий, – Е. Андриенко, С. Филин и я. Мы ели «скияки» – мясо, поджаренное в специальном соусе, очень вкусное, мое любимое блюдо. Я – «мясной» человек.

Тут Филин и говорит: «Я хочу сказать тост». И все: «Да, да, конечно!» Сережа, писаный красавец, поднимается для значимости момента: «Владимир Викторович, спасибо вам огромное за „Лебединое озеро“! Ваша хореография нам дала понять, что в мире есть все-таки настоящее искусство…» Лесть его была настолько грубой, что даже видавшие виды Коконин и Богатырёв застыли. У меня, видимо, яд начал подниматься к горлу, потому что в раздевалке Филин не раз говорил прямо противоположное! Я понял, что не могу сдержаться… И тут Андриенко, резко ко мне повернувшись, закрыла мне рот ладонью и в прямом смысле слова – мы сидели по японской традиции на циновках – с силой, ловко завалила меня назад. Я бился под ее цепкими руками, а она шипела сквозь зубы: «Молчи, молчи…» Сочиненный некогда гениальным И. А. Моисеевым танец «Борьба нанайских мальчиков» в нашем исполнении был замечен всеми присутствующими. Серёжа замолк, а Андриенко, не моргнув глазом, выпалила: «Коле нехорошо!»

Мне и правда было очень нехорошо. Ленка так сдавила мне рот, что не дала произнести даже слово «мама». Она задушила мою «песню» на корню, чем, безусловно, спасла мою карьеру.

75

1997 год. Год Быка – это мой год. Юпитер приходит на свое место, и начинаются всякие перемены в жизни, одновременно возникает и множество сложностей, но у меня без сложностей не бывает.

Пока мы ездили по Японии, в Большом театре решили сделать новую «Жизель» в редакции В. В. Васильева. Для начала композитора А. Адана переименовали в А. Адама. На французском языке – Adolphe Charles Adam, буква «m» читается как русская «н», но не резко, а как носовой звук. Потому с XIX века Adam в России был именно Аданом.

Оформлять спектакль пригласили С. М. Бархина. Его работы в драматическом театре всегда вызывали мой восторг, но музыкального театра он не знал. В результате на заднике I акта «Жизели» появилось изображение, напоминающее ТЭЦ – тепловую электростанцию, вместо замка. Мы его своими танцами и должны были прикрывать от зрителя.

В один из дней Уланову пригласили в театр. Она приехала и, войдя в репетиционный зал, неожиданно для себя попала под прицел телевизионных камер. В телерепортажах, которые можно и сегодня увидеть благодаря Интернету, видно, как она растерялась. Но ситуация не позволяла ей повернуться и уйти. Васильев познакомил Галину Сергеевну с Юбером де Живанши, который делал костюмы к новой «Жизели». Посмотрев эскизы, Уланова сказала: «Володя, но это же не дефиле, здесь должен быть смысл!» Живанши сделал костюмы герцогини со свитой действительно словно для подиума. Костюм Жизели в I акте был как у первой исполнительницы Карлотты Гризи: красный лиф и желтая юбка. В России в период Петипа для А. Павловой создали другой костюм, ставший традиционным, – голубой лиф и белая юбка. В таком свою Жизель танцевала и Уланова.

Затем Галине Сергеевне представили будущую Жизель в постановке Васильева – юную Свету Лунькину, только выпустившуюся из школы. Она даже что-то станцевала для Улановой, на что та сказала: «Девочка очень хорошая, но ей это рано, ей еще не по возрасту эти танцы…»

И тут возвращаемся с гастролей мы. 1 ноября я уже танцевал «Спящую красавицу». Уланова пришла на спектакль, была мной очень довольна, но, уходя, сказала: «Я не буду ходить на эту „Жизель“, Коля!» Что означало, что в театре она в ближайшее время не появится. Я взмолился: «Галина Сергеевна! Мне дали „Баядерку“, она у меня должна быть 21 ноября…» – «Хорошо, хорошо, я буду ходить к тебе на репетиции!»

Дело в том, что весной 1996 года меня вызвал к себе Гордеев, тогда еще он руководил труппой, и сказал, что буквально через неделю в афише стоит «Баядерка» и что мы с Яной Казанцевой, артисткой его «Русского балета», должны ее станцевать. Я побежал в зал, с Яной работала Уланова. Начали репетировать, приготовили весь спектакль. За пару дней до премьеры Галина Сергеевна сказала: «Коля, я подумала, неправильно в такой спешке выпускать спектакль. Вы будете волноваться, получится полуфабрикат. Давайте мы на следующий год это станцуем». Я развел руками: нет так нет, что сделать? На самом деле я был даже обрадован решением Улановой. Никогда не любил скоропалительных вводов, тем более в «Баядерке».

Когда на смену Гордееву к руководству труппой пришел Богатырёв, надо было заново «наводить мосты» по поводу «Баядерки». На счастье, на гастролях в Японии меня очень высоко оценили импресарио и пресса за «Лебединое озеро» В. Васильева. Я создавал в этом спектакле интригу и являлся теперь главным Злым гением Bolshoi Ballet. Воспользовавшись моментом, при Владимире Викторовиче я обратился к Богатырёву с просьбой станцевать Солора. Ему ничего не оставалось, как дать свое согласие. «Баядерку» на самом деле было очень сложно получить. Она была «оккупирована» не только премьерами, но еще рядом артистов, чьи имена ни тогда, ни сегодня для искусства ничего не значат.

76

В ноябре 1997 года в афише ГАБТа стояли три «Баядерки». Первую исполняли Н. Грачёва с А. Уваровым; вторую – У. Лопаткина с И. Зеленским и М. Аллаш; третья «Баядерка», 26-го числа, была дана мне, Н. Грачева – Никия, Г. Степаненко – Гамзатти. Так было в афише.

Лопаткина собиралась танцевать в Большом театре, поскольку ей должны были вручить премию «Божественная». Этот проект создал продюсер Сергей Данилян. Сначала премия называлась «Божественная Айседора». Но родственники Дункан подали в суд. И из «Божественной Айседоры» она превратилась просто в «Божественную».

Мне было очень интересно посмотреть «на Петербург», тем более что самому вскоре предстояло выйти в «Баядерке». Что греха таить, спектакль шел неровно и непросто. Дело в том, что человек, который не выходит регулярно на сцену ГАБТа, не может на сто процентов выдержать на ней спектакль, потому что физически – это два футбольных поля, две сцены Мариинского театра. Тем более «Баядерка» в постановке Григоровича: когда ты выходишь на «Тени», и все эти квадратные метры