что моя бабушка, папина мама, училась вместе с Чаклавидзе в одном классе в школе М. Перини в Тбилиси. В тот вечер Елена Георгиевна подарила мне красивую брошь. Когда я получил чалмы для «Баядерки», то на чалму I акта прикрепил эту брошь, добавив к ней жемчужину и перо, сделав это в память о Елене Георгиевне.

На II акт хотелось чего-то красного в костюме, свадьба ведь. Но красный цвет не вписывался в декорации спектакля, и я выбрал сиренево-розовый.

Когда я готовил «Спящую красавицу», главный костюмер ГАБТа Саша Назарьянц, с которым мы очень сдружились, повел меня на склад списанных за ненадобностью костюмов. Он находился в портике Большого театра, на котором квадрига с Аполлоном стоит. Проникнуть туда, вернее пролезть, можно было только через маленькую дверцу, находившуюся в стене одного из верхних репетиционных залов. Там стояло множество ящиков со старыми костюмами. Саша выдал мне тогда кучу нарядов, чтобы я срезал с них украшения. Причем выглядело это очень забавно. Он открывал сундук с надписью, допустим, «Жизель», вынимал один костюм за другим, сопровождая этот процесс таким комментарием: «Васильев в Бахрушинский музей, а этот (следовала фамилия артиста) никому не нужен, этот тоже никому не нужен, Лавровский в Бахрушинский…»

Саша там многие вещи прятал, чтобы их не растащили. В результате этого похода появилась коробка с «драгоценностями», которую я принес в мастерские ГАБТа. И на протяжении всей моей карьеры эти брошки, камни, ленты нашивались на мои костюмы. Туда попало и несколько лент с какого-то оперного одеяния с красными камнями. Я решил их на «Баядерку» взять, на III акт. Рубины – как капли крови на траурных белых одеждах Солора, погубившего Никию.

С костюмами я все придумал, но репетировать с кем? Ни педагога, ни партнерш!

80

Уланова в театре не появлялась, но наш репетиционный процесс «Баядерки» продолжался… по телефону. Не слышал, чтобы с кем-то происходило подобное. Самой сложной для танцовщика в этом балете является картина «Теней». Выход Солора я делал, как М. Лавровский. Его в свое время специально для него придумал В. Чабукиани. Раньше артисты там просто бегали, ни одного прыжка до появления Никии.

Но бег, прыжки – это только движения, в них должен быть смысл. И тут, конечно, помогли советы Галины Сергеевны: «Коля, когда вы появляетесь перед „Тенями“ в комнате, вы должны в своем беге передать трепет, состояние вашей души. Солор начинает курить кальян, для того чтобы забыться…»

Состояние было мне понятно, но как бежать?! Уланова сказала: «Отчасти это должно перекликаться с бегом Жизели по кругу, когда ей мерещатся чьи-то лица, но в действительности она не видит никого. Когда вы побежите по кругу, у вас должно быть такое состояние. Это не безумие, как у нее, но состояние, близкое к нему, когда душевная боль выплескивается наружу…»

Я включил на видео бег улановской Жизели. Долго смотрел. Как побежать? Никого же нет вокруг Солора, зачем я буду бежать? В общем, я начал пробовать. Галина Сергеевна меня учила: «Встаньте перед зеркалом и пробуйте, пробуйте, не боясь показаться неловким, ищите!» А я же был помешан на своей профессии, мог часами над тем, что не получалось, биться. В общем, бегал я бегал, ни черта не получается. А у меня на кассете после «Жизели» был записан какой-то документальный фильм про Уланову. Начинался он с бега Джульетты. И побежала Галина Сергеевна с плащиком… И в эту секунду я сказал – о! Поставил на раскадровку, посмотрел, как она в плаще закутана… Через день выход Солора в «Тенях» был готов.

Я позвонил в мастерские и сказал: «Юля, мне нужен плащ!» – «Какой?» – «Белый. Он должен быть à la плащ Жана де Бриена в „Раймонде“, только не тяжелый, мне нужно что-то очень легкое, самую легкую ткань на него…»

В связи с пошивкой моих костюмов для «Баядерки», всемогущая Муза Николаевна вновь открыла свой сейф и достала оттуда отрез ткани, единственный в своем роде, какого больше, наверное, в природе не существовало. За сутки до спектакля мне из него сшили гигантский белый плащ. На премьере «Баядерки», когда я начал танцевать I акт, костюмы ко II и III актам еще несли из мастерских…

За три дня до спектакля сказали, что моей Никией станет А. Антоничева. Репетировали с ней в воскресенье. К ночи выяснилось, что Степаненко не будет и мне самому надо найти Гамзатти. Позвонил Нине Сперанской, попросил ее станцевать. Она сказала: «Хорошо». – «Нинуля, сможешь приехать завтра, в выходной день, мне дали сцену? Единственная репетиция». Святая Нина опять: «Хорошо».

Ко мне в постановочной части театра хорошо относились. Несмотря на свой законный выходной, пришли рабочие, открыли железный занавес, включили свет. Никаких кулис, пустая сцена, космос какой-то, у меня есть эта запись. На ней: Аня Антоничева, Виктор Барыкин, числившийся моим официальным педагогом, и я, потом подошла Нина Сперанская. Порепетировали что успели. Во вторник еще что-то в зале попробовали. Но entrée с Гамзатти, в полную ногу, так ни разу и не удалось пройти.

В школе мне повезло и с педагогом по истории балета И. П. Дешковой. Когда на III курсе мы проходили «Баядерку», в методкабинете Ирина Павловна показала нам видеозапись этого спектакля 1977 года в исполнении Театра оперы и балета им. С. М. Кирова с Габриэлой Комлевой. А потом рассказала, что у Петипа был еще и IV акт, который заканчивался сценой землетрясения и разрушения дворца, под обломками которого погибал Солор. Его душа соединялась с душой Никии на небесах. И что на камне, раздавившем Солора, была надпись: «От Бога». Мне тогда на уроке эта фраза буквально врезалась в память, что «от Бога»! Как наказание свыше!

Помню, как Семёнова прерывала репетицию и раздражалась, когда исполнители Никии и Солора в «Тенях», поднимая руку наверх, закругляли ее в кисти. Эта история в Большой театр из Петербурга перекочевала. А в «Тенях» – везде перст, указующий в небо! Марина все время говорила: «Перст, указующий в небо». Это не хореографическая деталь – это жест, в котором смысл всей картины «Тени» заключается. Ожидание расплаты, ожидание наказания Богом – вот в каком состоянии она танцуется. Утрата таких символов и знаков, которые обязательно есть во всех классических спектаклях, и приводит к тому, что балет сегодня превращается в тупой набор одинаковых гимнастических упражнений. К искусству это отношения не имеет.

Я в смысле классической хореографии и ее нюансов Семёновой как никому доверяю. Марина Тимофеевна в истории русского балета была последней Никией, кто танцевал оригинальную версию спектакля М. И. Петипа. Когда в 1928 году она ушла из Мариинского театра, «Баядерку» сняли с репертуара. Есть замечательная статья Н. Н. Зозулиной по поводу «Баядерки». Изучив