На воротах Антон, кивнул издали, открыл, сразу начал: какпройти с седьмого лэвела на восьмой, после того как замочишь дядю с зеленойрожей и светящимся топориком? А потом куда? А потом кого?А зеленых баб как? А тогда зачем они? Я вспомнил вовремя, каксам когда-то безуспешно искал в той же комнате выход, подумал некстати, что этипомещения с запрятанными рычагами достали, до колик хочется чего-то простого,понятного. Не ходить по огромному многоэтажному замку, средневековому илифутуристическому, не тыкаться во все двери, по десять раз попадая в одни и теже коридоры, подвалы, чуланы, канализационные трубы, тычась в запертые двери…

Хочется просто ехать на коне, бить гадов по дороге. Пустьвыпрыгивают из кустов и развалин на протяжении сотни-другой верст, а то итысячи, чтобы по дороге и пальмы, и сосны, и заснеженные скалы.И противники действительно разные, а не по сути одинаковые и совсем не страшненькиемонстры. И получать от игры… тьфу, баймы удовольствие, а не разгадыватьпазлы. А то некоторые игры, в самом деле красивые и заслуживающиевнимания, бросаешь на полдороге.

Антон посмотрел на распахнутые ворота, пульт управления там,в будке, махнул рукой, вроде бы колонны черных мерсов с затемненными стекламине видать на горизонте, поинтересовался:

– Как тебе у нас?

– Пока нравится, – признался я. – Честно. Ужепривык, хотя я вообще-то волк-одиночка. Только один Козаровский для меня… гм…ну, это, может быть, потому, что я его еще не знаю.

– Поближе узнаешь, – предостерег Антон, – подальшепошлешь. Это о Козаровском. Но шеф его ценит. Это Серега, к примеру, работает,спустив в рукава, а Козаровский землю роет! Потому и получает больше всех…

– Ну, – заметил я, – все вы получаете неплохо,судя по вашим мордам.

– Неплохо получаем по мордам? Это верно, бывает. Но бабоквсе равно мало. Единственное, что могу себе позволить на такую крохотнуюзарплату, это музыка, женщины и вино, поскольку газ, продукты питания иквартирная плата уже не по карману.

Он захохотал, отправился в будку. Я выжал сцепление,машина медленно покатила по широкой Аппиевой дороге, такой же надежной,простоит века и века.

Перед особняком мерс и джип, остальные машины в подземномгараже. Я там не был до сих пор, да и как-то не тянет, находился по всякимподземельям еще с Бехолдера, да и всякие там думы, кваки, сины и прочиедайкатаны почему-то без блуждания по сточным трубам жить не могут, а уж вподземных гаражах, как знаю по фильмам, стоит треск от пулеметных очередей, тамрвутся гранаты, бухают гранатометы, ящики с наркотой вспыхивают, как цистерны сбензином, а на другом конце гаража торопливо цементируют очередную яму струпами.

Я нежно прикрыл дверцу Серебряночки, у меня нет рефлексасоветского автомобилиста смачно хряпнуть дверью, палец уже привычно нажалкнопку на брелке с ключами, Серебрянка ласково подмигнула мне фарами. Мол,сигнализация включена, не волнуйся, я никому не отдамся.

На крыльцо вышел, загораживая дорогу, Козаровский.Настроение сразу упало. Обычно он сидит в операторской, за всеми наблюдает, завсеми подслушивает. Он не только видел, как я подъехал к воротам, но мог дажеслышать, что спрашивал Антон и что я объяснял.

Не боись я так этого кагэбиста, перемыл бы ему вслух ивсласть кости, натолкал всякого, мол, подслушивать своих нехорошо, но,во-первых, для такого человека своих не бывает, во-вторых, если честно, у меняноги подгибаются, когда чувствую на себе его холодный взгляд.

– Седьмая камера плохо показывает, – сказал онмеханическим голосом. – У тебя как с квалификацией?

– А что плохо? – пробормотал я. – Непереключается?

– Переключаться переключается, – сказал онстрого, – но изображение какое-то мутное.

– Так, может, просто грязь на объективе? – предположиля.

– Может, – согласился он высокомерно. – Вот ипроверь. А потом доложи!

Я потащился дальше с вконец испорченным настроением.Камеры почти все смотрят сверху вниз, к тому же снабжены щитками, иначе вороныначнут гадить в объективы так прицельно, словно у них лазерная наводка длядерьмометателей.

И только в коридоре злость растушевалась, взамен пришласладкая боль. Дверь приемной все ближе, ближе…

Грудь моя поднялась, застыла, плечи распрямились, я надел налицо улыбку человека, который одной левой делает все то, что человечество всемичетырьмя, толкнул дверь.

В залитой солнечным светом комнате, сияющей, слепящей,похожей на уголок небесного рая, – Вероника. И больше ничего нет,даже вместо стен розовые тридэшные облака, тоже пронизанные светом, бодрящие,как кофе.

– Здравствуй… Вероника, – проговорил я.

– Здравствуй, Андрий, – ответила она. – Погодиминутку.

Я остановился, осчастливленный, она хочет со мнойобщаться, но Вероника ткнула пальчиком в кнопку коммутатора, сообщила, что япришел, выслушала ответ и молча указала мне глазами на дверь кабинета.

Конон в своем кресле за тыщу баксов разговаривал потелефону. Мне кажется, я не заставал его в другой позе. А если бы он былгенералиссимусом, то всякий раз я видел бы его у карты страны. А то имира.

– Здравствуйте, Илья Юрьевич, – сказал я уважительно.

Он кивнул, глазами указал на кресло. Я сел на самыйкраешек, так выглядит почтительнее, весь внимание, готовность сорваться с местаи мчаться выполнять любое желание. А если честно, то я в самом делепереполнен благодарностью, в самом деле хочется что-то сделать для этогочеловека, помимо того, что делаю за свое жалованье.

Трубка опустилась на рычажки. Он окинул мое лицо испытующимвзглядом. Я сказал поспешно:

– Илья Юрьевич, у вас здесь антипрослушивающие экраны.

Он посмотрел на меня остро.

– Ты это про что?

– Да так, специалисту это заметно.

– А ты специалист?

– Нет, но… мне приходилось сталкиваться. Да и сейчас слежукраем глаза.

– Зачем?

– Помехи, – пояснил я. – Я ведь с точностьюмогу вам рассказать, где и в каких точках Москвы перехватчики и подавляльщикиот всяких там ФСБ и ФАПСИ. Нет, мне по фигу, что они там делают, просто трафиквблизи их полей впятеро хуже. Приходится сторониться.

Конон помолчал, спросил подозрительно:

– А если у меня такое стоит, то и что?

– Да так, – сказал я поспешно. – Даже еслизатеваете госпереворот, мне по балде. Мне важнее, чтобы байма финансировалась.Потому ваше благополучие – это мое благополучие. Видите, какой я корыстный?А потому позволю заметить, эти экраны устарели еще с весны. Пошел впроизводство сканер, который пробивает все эти помехи… достаточно мощные, надопризнать.