САША: В тот вечер, я помню, чувствовал в себе силы разжечь костёр. Зажигалка, нож и фотоаппарат – вот и всё, что у меня оставалось на тот момент – ружьё, как я вам уже говорил, я в состоянии бреда оставил у могилы Семёна, - и с помощью зажигалки, я развёл огонь, сжарил двух ящериц, которых прирезал ножом. Потом заснул.

ВОПРОС: Что было дальше, когда ты переночевал и спустился с плоскогорья?

САША: Шёл весь день, иногда отдыхая, срывая ягоды на полянах, а чуть позже прижал камнем какого-то грызуна – не то сурка, не то большого хомяка. Я в них не разбираюсь. Остановился лишь тогда, когда начало смеркаться. Только тут заметил, что впереди меня блестит, переливаясь в красном закате вода. Это был довольно большой водоём, отделённый от самого Байкала песчаным перешейком. Здесь я решил остановиться на ночлег. Ноги у меня все сбились и местами кровоточили. Раны от укусов гнуса чесались и покрылись нездоровой коркой. Я должен был хорошо обмыться и просмотреть одежду с обувью, иначе следующие дни просто не смог бы комфортно продвигаться. Сил пока хватало. В то время я был в довольно плачевном состоянии, но в уме и памяти, поэтому и рассказываю сейчас вам всё, что помню тогда. Развёл костёр прямо на берегу, недалеко от края воды. Кустов вокруг было много, так что с дровами проблем не возникало.

ВОПРОС: Подожди! Прости, что перебиваем. А раньше, когда ты стоял на вершине плоскогорья и смотрел на воронку, ты это озерцо видел на западе?

САША: В том-то и дело, что не видел. Хотя осматривал весь горизонт по кругу. Я ещё тогда подумал: воды во фляге может не хватить, а до самого горизонта ничего, что бы напоминало речку.

ВОПРОС: И тебя не удивило внезапное появление этого загадочного водоёма? Какого размера он был?

САША: Мне было всё равно, если честно. Я хотел спать, постоянно плакал от безысходности своего одинокого положения: напади на меня в тот момент медведь, и у меня кроме ножа для защиты ничего не было. А дежурить ночью я не мог – настолько был без сил и апатичен ко всему. Что касается размеров, то оно было… ну, наверное, как два-три футбольных поля; противоположный берег я, во всяком случае, видел отчётливо.

ВОПРОС: Ты говоришь, что мысли работали ясно, не так ли?

САША: (Нервничая). Послушайте, я не могу вам поминутно описывать своё состояние. Я и так вижу, что вы мне не верите. В большинстве случаев тогда я был просто без памяти – брёл наугад, питался, чем придётся, спал урывками. Сейчас я с трудом это всё воссоединяю, вспоминаю и пытаюсь выудить из сознания те пробелы, что посещали меня тогда.

(Взъерошивает волосы и начинает качаться на стуле взад-вперёд).

ВОПРОС: Ты нам рассказывал вчера о Гроссмейстере. Что говорил тебе голос?

САША: Ничего. Только всё время вкрадчиво настаивал: «Задай вопрос, задай вопрос, задай вопрос…». Но я не задавал. Я понял, что эта его фраза означала некий код или пароль, чтобы открылся диалог между нами. Если бы я действительно его послушал и задал вопрос – не важно, какой -- открылся бы внутренний портал, и этот хренов Гроссмейстер завладел бы моим сознанием сразу и бесповоротно. Целиком.

(Начинает повышать голос). Спроси я что-либо у него, и я был бы кончен как личность. Он бы вселился в меня, и я стал бы ходячим пустым манекеном, нося в себе его гнилую, пусть и тапробанскую натуру. Он называл меня ястребом души своей и прочей хренотенью, но я молчал.

ВОПРОС: Ты думаешь, он всё же тапробанец?

САША: Так говорил Семёну Айрон, так говорил Семён мне. Почему я должен сомневаться?

(Переходит на крик). Вы думаете, я сумасшедший? Что я придумал гусениц, чевоточин, лётчиков? Смерть своих друзей тоже, по-вашему, выдумал? Смерть Люды, как Губа её задушил?

(Кричит в истерике). Уходите! Ухо-ди-те все-е!!!

КОМИССИЯ: В виду ухудшения состояния пациента, заседание переносится на следующий день.

********

…Женька отложил листок и обвёл всех взглядом.

Семёнович задумчиво и тихо выговорил:

- Видимо, в тот момент Саньку стало плохо, и заседание решили отложить. Следующий разговор с ним состоялся утром. По всей вероятности, после уколов и психотерапии состояние его слегка улучшилось, но как всегда ненадолго.

- Ты видел его в те дни? – спросил Миша.

- Нет. Я больше бегал с мальчишками во дворах, каникулы всё же были. А вот мама посещала его часто. На заседания её, по понятным причинам не допускали - они были закрытыми – а вот в палату она к нему пробиралась, в основном по вечерам, когда обходы и процедуры на время прекращались.

- И он часто узнавал её? – впервые за всё время подал голос Юрий Николаевич.

Все удивлённо уставились на бригадира.

- Чего смотрите? Мне тоже небезразлична судьба Саши, - с достоинством выдержал он взгляд коллег по работе.

Семёнович улыбнулся.

- Узнавал, однако, не всегда. Как я уже говорил, после тех дней – первых, когда он пришёл в себя и рассказал нам с мамой всё самое главное – он вроде сбросил с души камень и потерял к нам интерес.

- А что было на следующее утро? – тихо спросила Нина и прижалась к Женькиной руке, державшей листы протокола.

- Опять длинный суконный стол, снова восемь заседающих за ним, ещё без председателя (они ждали его на следующий день), и снова Саша перед ними на стуле.

Семёнович подобрал прочитанные листы, выровнял их в стопку и уложил обратно в полиэтиленовую упаковку.

- Читай, Женя дальше.