Благоговейное состояние слушателей было подобно церковному хору, замолчавшему перед благовестом колокольного набата.

- Этим сыном-подростком, как вы догадались, был я, - пояснил Семёнович. – Но Саша нас не узнал. Сколько мама не рвалась к нему в палату, он никого не хотел видеть. Он был без памяти, без сновидений, без желания жизни. Этот мир стал для него чужд. Потеряв друзей, любимую девушку, он превратился в одинокого, тихого, замкнутого в себе пустотела. – Семёнович смахнул слезу. – А голос в его сознании – далёком, отгороженном от внешнего мира – продолжал настойчиво звучать: Задай вопрос… задай вопрос… задай вопрос.

Из угла Нины послышался тихий всхлип.

- Всё! – выдохнул рассказчик куда-то в пустоту. – Не могу больше, устал безмерно. Однако если вы думаете, что это конец, то вы, друзья мои ошибаетесь. Завтра я продолжу. С этого момента начинается самое, надо полагать, трагичное в этой истории. Подождёте?

И он затих, выкинув в форточку окурок. Все сидели в полнейшей тишине, не смея пошевелиться. Даже Женька притих со своими комментариями.

- Напоследок лишь скажу: где бы Саша не находился – в тайге ли, у озера, на берегах мелких речушек, в болотах, где бы не блукал, где бы не засыпал вповалку, - везде, параллельно его продвижению, скитаниям и перемещениям в зоне отчуждения, присутствовал шестой лётчик. Если бы Саша остановился, причём, неважно где, оглянулся, присел, осмотрелся, - Игорь лежал бы в поле его зрения. В той же самой позе, в той же форме, с тем же планшетом, будь то в болте, ручье, на кочке, на поляне, да и просто среди деревьев. Он был везде. Поверни Саша голову и посмотри в стороны – в любой день, в течение месяца его блужданий – и он увидел бы лётчика. Не своего, а другого. Я специально выделяю этот момент, поскольку хочу напоследок заострить на нём ваше внимание. Итак…

Семёнович поднял руку.

- Саша… сам того не зная, находился, если можно так выразиться, в компании не своего лётчика. А лётчика СЕ-МЁ-НА.

Опустив руку, Семёнович обвёл всех взглядом.

- Это был лётчик моего отца.

Шестой.

Лейтенант Военно-Воздушных Сил Советского Союза.

…И наступила тишина.

Глава 13: Седьмой летчик. Протокол комиссии

********

На следующий вечер все вновь собрались в вагончике.

- А теперь я буду отвечать на вопросы, откуда я это всё знаю. Настал момент, - Семёнович хитро подмигнул Евгению, - удовлетворить, наконец, твоё любопытство. Вижу, что ты чуть не подскакиваешь от возбуждения: терпение друг мой, терпение, - он повернулся и обратился уже ко всем: - Сейчас вы узнаете всю правду: ту, которую я держал в себе столько лет. Итак… - Семёнович вздохнул, и едва ли не по слогам выдал:

- ВСЁ, ЧТО Я ВАМ РАССКАЗЫВАЛ ЗА ЭТИ ДНИ, Я УЗНАЛ ОТ… САШИ.

…В вагончике пролетел тихий ангел, и затих. Тишина, подобно саванному покрывалу, обволокла всех присутствующих. Юрий Николаевич потягивал коньяк; Миша сидел за столом, и иногда, отвлекаясь, наливали всем кофе. Нина тихо смахивала слезу, а Женька – зная, что получит по шее, сидел поодаль от своей любимой. При последних словах рассказчика все замерли и у многих отвисли челюсти. Тут можно уже и посмеяться – кому как.

Семёнович тем временем продолжил:

- Фотоаппарат у Саши изъяли сотрудники КГБ, пока он находился в больнице. Два с лишним месяца он провалялся в палате, порою, не приходя в реальное осознание того, где он находится. Первые два дня вообще был невменяемым, кидался на всех, бил мебель и зеркала, совершенно не узнавая себя; затем несколько недель не подпускал к себе ни мою маму, ни меня, ни даже медсестёр с докторами. Его лечил психоаналитик, прилетевший из столицы, так как в молодости был знаком с Василием Михайловичем и знал об этой, сгинувшей в тайге экспедиции не понаслышке.

Саша не отдавал фотоаппарат, но ему сделали укол пентотала натрия и он частично забыл о визите незнакомцев. Два сотрудника КГБ, накинув халаты, склонились над медицинской койкой, пощупали для проформы пульс, указали взглядом медсестре на дверь, и забрали фотоаппарат со всеми снимками из-под подушки, на которой покоилась Сашина, опустошённая от процедур голова. Шприц объёмом 1, 5 кубических сантиметров с гидрохлоридом эторфина, известного как М99 и являющегося очень сильнодействующим нейроанальгетиком, вошёл Саше в вену. Белые халаты ретировались – там их и видали.

Семёнович по своему обыкновению поднял вверх указательный палец:

- Теперь подхожу к главному. Саша иногда на короткое время приходил в себя, и тогда сразу же вызывал нас с мамой к себе, будто понимал, что времени у него мало, а рассказать нужно очень многое. В больнице к нам уже привыкли, так как мы едва ли не через день посещали его в надежде, что проблеск сознания рано или поздно посетит его, поэтому и пропускали без всяческих формальностей. В один из дней такого кратковременного проблеска он вкратце рассказал нам о начальных этапах экспедиции, а потом последовали ещё четыре дня, в течение которых он в ясном уме и памяти поведал нам о событиях, происходивших с ними в ходе маршрута.

Семёнович лукаво и печально взглянул на своего младшего напарника:

- Вот я и ответил на ваш вопрос, откуда я всё это знаю. Именно в течение этих пяти дней он поведал нам обо всём. Если вы помните, мой отец рассказал Саше о видеофильме путешествий в иных измерениях остальных членов команды, заснятый тапробанцами. А Саша, в свою очередь, передал его содержание нам с мамой – в редкие просветы своей пошатнувшейся психики. Именно благодаря этому я знаю и про его одиссею в 1943-м году на Курской дуге, и про Василия Михайловича в 1812-м году в штабе маршала Нея, и про Люду в 1223-м году, и про Губу в пещерах неандертальцев, и, наконец, про своего отца с Айроном и Евой. Теперь я удовлетворил ваше любопытство?

Семёнович высморкался.

- К сожалению, проблески сознания Саши длились недолго. К концу пятого дня он вновь пришёл в критическое состояние и впал в депрессию. Казалось, рассказав нам всё, мы перестали его интересовать. Большего мы с мамой добиться от него так и не смогли. Он очень переживал об утере фотоаппарата – всё время взывал к врачам, что в нём находились какие-то загадочные снимки и доказательства существования параллельных миров с