курицу. Это такое же механическое явление, как притяжение земли. Все презрение, все отторжение, всю ненависть, которые наш разум связывает с преступлением, – все это наша чувственная сфера обращает на несчастье. Кроме тех, у кого Христос занимает всю душу, все остальные люди в большей или меньшей степени презирают несчастных, хотя почти никто себе в этом не признаётся.

Этот закон, заключенный в наших чувствах, действует и в отношении нас самих. Это презрение, это отторжение, эта ненависть обращаются в несчастном против него самого, проникают в глубь его души и оттуда окрашивают своей ядовитой краской весь окружающий мир. Сверхъестественная любовь, если она уцелела в душе22, может воспрепятствовать проявлению второго из названных последствий, но только не первого. Ибо в первом23 заключается самое существенное свойство несчастья: пока не действует это следствие, – о несчастье говорить рано.

«Он стал проклятием ради нас»24. Не только тело Христа, «повешенное на древе»25, стало проклятием, но и вся Его душа. Так же точно и всякий невинный в несчастье осознает себя прόклятым. Так же бывает и с теми, которые претерпели несчастье и, благодаря повороту судьбы, избавились от него, – если оно достаточно глубоко их уязвило.

Другое следствие несчастья заключается в том, что оно делает душу своей сообщницей, мало-помалу впрыскивая в нее отраву пассивности. Каждый, кто несчастен в течение долгого времени, входит в сговор со своим несчастьем. Это сообщничество парализует любые попытки облегчить свою участь; оно доходит до того, что не дает даже искать средства к освобождению, а иногда и желать этого освобождения не позволяет. Человек сжился с несчастьем; а окружающим может казаться, что он доволен. Более того, это сообщничество вынуждает человека против воли отвращаться и бежать от любых средств к освобождению, выставляя подчас смешные предлоги. Даже в том, кто поднялся из несчастья, – если он ранен им на всю жизнь, до глубины души, – сохраняется нечто такое, что толкает его броситься туда снова: как будто несчастье живет в нем наподобие паразита и направляет его в своих собственных целях. Нередко этот импульс преобладает в человеке над всеми стремлениями души к счастью. Например, в случае, когда несчастье окончилось благодаря чьей-то помощи, этот импульс может сопровождаться ненавистью к благотворителю: здесь и кроются причины необъяснимых на первый взгляд эксцессов чудовищной неблагодарности. Подчас бывает легко избавить несчастного от того несчастья, которое он терпит в настоящее время, но куда труднее освободить его от последствий несчастья прошедшего. Все это под силу только Богу. Но и сама благодать Божия не исцеляет в этом мире природу, неизлечимо раненую. Вспомним, что и прославленное тело воскресшего Христа имело на себе раны от гвоздей.

Мы можем примириться с существованием несчастья, только когда смотрим на него как бы на расстоянии.

Бог сотворил мир любовью, ради любви. Бог не сотворил ничего иного, как саму любовь и средства для любви. Бог сотворил все формы любви. Он сотворил существа, способные любить на любом расстоянии. Сам Он дошел (ибо никому из людей это было не под силу) до максимального расстояния, до расстояния бесконечного. Это бесконечное расстояние между Богом и Богом, крайний разрыв26, боль, к которой никто другой не смеет и приблизиться, чудо любви – Распятие. Ибо никто не может быть более удален от Бога, чем тот, кто «стал проклятием».

Этот разрыв, через который высшая любовь устанавливает узы высшего единства, вечно отзывается во всем мироздании, в глубине его молчания, как две отдельные и одновременно сливающиеся в один звук ноты, как чистая и волнующая гармония. Она и есть – Слово Божье. Все творение мира есть не что иное, как звучание ее голоса. Когда человеческая музыка самой высокой степени чистоты проникает нам в душу, сквозь нее нам слышится тот же голос27. Когда мы способны слышать тишину, то и в ней улавливаем его звучание.

Те, кто мужественно стоят в любви, услышат эту ноту даже на самом дне пропасти28, куда ввергнет их несчастье. И с этого момента в них не останется никакого сомнения.

Люди, пораженные несчастьем, лежат у подножия Креста – почти на самом большом расстоянии от Бога, какое возможно. Не следует думать, что самым большим расстоянием является грех. Грех – не расстояние. Это неправильное направление взгляда.

Правда, есть таинственная связь между этим расстоянием и преслушанием прародителей. Обычно говорят, что с самого начала человечество отвратило свой взгляд от Бога и шло в неверном направлении так далеко, как оно только могло идти. Тогда оно еще могло идти! А мы – мы как гвоздями прибиты к месту, мы свободны только направить взгляд, а во всем остальном подчинены необходимости. Ее слепой механизм, которому совершенно нет дела до уровня нашего духовного совершенства, постоянно играет людьми и наугад бросает кого-то из них к самому подножию Креста. От них зависит только – смотреть или нет глазами, обращенными к Богу, среди этой тряски. Это не значит, что Божье провидение не существует. Это значит, что именно Бог по своему провидению пожелал, чтобы необходимость была слепым механизмом.

Если бы этот механизм не был слепым, несчастья вовсе не было бы на свете. Прежде всего оно анонимно. Кем овладевает несчастье, тех оно лишает достоинства личности и делает вещами. Оно безразлично, и холод этого безразличия, металлический холод, до дна замораживает душу у всех, кого оно касается. Их больше ничто не согреет. Они уже никогда не поверят, что кем-то были.

Несчастье не обладало бы этим свойством, если бы не заключало в себе долю случайности. Тот, кого преследуют за веру, и он знает, что должен пострадать, не несчастен. Он окажется несчастным, если страдание или страх охватят душу до такой степени, что она позабудет, за что страдает. Мученики, отданные на съедение зверям, которые выходили на арену и пели, не были несчастны. Несчастен был Христос. Он умер не как мученик. Он умер как один из уголовных преступников, как «причтенный к злодеям»29, только больше, чем они, достойный насмешек. Ведь несчастье вызывает насмешку.

Только слепая необходимость может забросить человека в точку крайнего удаления, к самому Кресту. Людские преступления, являющиеся причиной большинства несчастий, – это часть слепой необходимости, ибо злодеи поистине «не ведают, что творят»30.

Дружба проявляется в двух формах: в соединении и в разделении. Они нерасторжимы, заключая в себе единое, необычайное благо – дружбу. Ибо, когда сближаются два человека, которые не являются друзьями, не происходит соединения. Когда же они отдалены, они не чувствуют разделения. Итак, заключая в себе одно и то