их в полтора раза. Фридрих призвал подчиненных повторить с русскими то же самое. Хотя в письме к брату признавал: «Мои северные медведи не французы, и артиллерия Салтыкова в сто раз выше артиллерии Контада».

В наших полках при Пальциге выбыло из строя 5 тыс. убитых и раненых. Правда, прибыло и пополнение, отставший маленький корпус Румянцева. А Салтыков настойчиво звал к себе Дауна. Он так и не поддался, но все же прислал 18-тысячный корпус генерала Лаудона. Однако отношения с ним сложились не лучшие. Салтыков не желал выполнять приказы Дауна – поворачивать к нему, на юг. А Лаудон не желал подчиняться Салтыкову, держался сам по себе. Из-за этого русские солдаты даже не пускали австрийцев в занятый ими Франкфурт. Но вместе набралось 59 тыс. пехоты и конницы, 248 орудий. А разногласия отмела на задний план разведка. Доложила – надвигается Фридрих, и силы у него примерно равные.

Салтыков отвел войска на 4 км от Франкфурта. Выбрал позицию у деревни Кунерсдорф. Вдоль Одера тянулась гряда холмов, и армия расположилась на трех из них, разрезанных между собой оврагами и лощинами. На Юденберге, на левом фланге, встал 1-й корпус Фермора, на Шпицберге – 2-й корпус Румянцева, справа, на Мюльберге, 3-й Голицына, это был тот же шуваловский Обсервационный корпус, сменивший командира. Строили батареи, земляные редуты. Салтыков, зная нрав Фридриха, предоставил ему атаковать, чтобы измотать в обороне, а потом сокрушить контрударом.

Но и прусский король готовил сюрпризы. В попутных крепостях он забрал свыше сотни тяжелых, крупнокалиберных орудий. И в лоб, с северо-запада, на русские позиции не полез. Снова приказал обойти их по лесу. Разведку не высылал, чтобы не выдать свои замыслы. Вместо этого изучал расположение русских через подзорную трубу, расспрашивал местных крестьян – и понял, какие места слабые. Вечером 31 июля (11 августа) казаки заметили движение в лагере пруссаков, выступившие под покровом темноты колонны, и Салтыков догадался: обходят. Армию он успел развернуть.

А марш неприятелей через лес оказался долгим, утомительным. Но утром 1 августа ударили барабаны. Четко, как на параде, вражеские полки устремились на Юденберг, на правый русский фланг. Там стоял самый сильный корпус Фермора. Хотя Фридрих опять хитрил. Перед позициями Фермора остались отряды конницы, скакали туда-сюда, стреляли, показывая готовность атаковать. А вся прусская армия вдруг повернула на левый фланг, на Мюльберг. Король снова выбрал для главного удара «шуваловцев», повыбитых под Цорндорфом и лишь отчасти пополненных. После разворота они так и не построили укреплений. А Фридрих заранее выдвинул к левому флангу тяжелую артиллерию. На русские батареи обрушились шквалы огня. Наших артиллеристов расстреливали и прусские егеря, подобравшиеся по кустам и ямам.

Следом хлынула вражеская пехота. В «косой» атаке Фридрих подкреплял ее свежими контингентами. К нему скакали гонцы. Докладывали – весь левый фланг сокрушили, взяли несколько тысяч пленных, захватили все батареи на этом участке, 180 орудий (привирали, как водится, раза в два). Пруссаки втащили свои пушки на Мюльберг, развернули часть трофейных, поливая русский лагерь. Полезли на соседний холм, Шпицберг. Фридрих торжествовал победу. Отправил брату и в Берлин радостные реляции: русским конец! Осталось только дожать, двинуть войска в пробитую дыру, окружать.

Но дожать-то не получалось. Повторилось то же, что под Цорндорфом. Бойцов в разгромленном корпусе осталось совсем мало. Но они продолжали отбиваться – и раненые, и окруженные. А Салтыков дирижировал со Шпицберга. Посылал в свалку подкрепления, австрийскую пехоту из резерва. Перебрасывал части с правого фланга, от Фермора. И «единороги» снова показали себя: засыпали захваченный Мюльберг огненным дождем бомб. Фридрих взвинтился. Сам возглавлял атаки пехоты – под ним убило двух лошадей, третью ранило. Короля спасла от смерти золотая готовальня в кармане сюртука, остановила пулю. Уже наступил вечер, и Фридрих, силясь все же сломить русских, послал в бой резерв, кавалерию Зейдлица. Ее масса покатилась с грохотом, и король считал, уж она-то станет решающей гирей на весах.

Но дорогу ей преградили свежие полки Румянцева. Ошпарили ливнем пуль и картечи, кавалерия повернула назад. Этого и ждал Салтыков. Скомандовал общую контратаку. Прусские части поредели, они дрались весь день – и накануне провели ночь без сна, в обходах по лесам. Они не выдержали, ударились в бегство. Король не верил глазам! Его лучшие войска, победители австрийцев и французов – удирали! Поднял знамя, собирая их к себе, – на него не обращали внимания! А к его ставке вылетели чугуевские казаки, окружали. Сотня гусар пожертвовала собой, прикрыла короля, позволив ему ускакать.

Еще утром у Фридриха было 50 тыс. солдат – собрать смогли лишь 3 тыс.! 8 тыс. погибло, 11 тыс. валялись ранеными, 5 тыс. сдались. Остальные разбегались в полной панике. Русские захватили 172 орудия, вернули и свои, попавшие в руки врагов. Потрясенный король, едва очутившись в безопасном месте, строчил письма. В столицу вслед за реляцией о победе полетело известие о страшной катастрофе, призывы спасаться. Брату Генриху Фридрих в отчаянии писал: «Я не переживу этого поражения… У меня нет средств к спасению. Мне кажется, все погибло… Я не переживу потери моей родины. Прощай навсегда» [59].

Да, победа была впечатляющая. Узнав о ней, Елизавета пожаловала Салтыкова в фельдмаршалы, для всех участников сражения велела выбить особую медаль. Молодой Суворов, только недавно вырвавшийся на фронт, в битве служил в штабе Фермора. Он говорил своему начальнику: «На месте главнокомандующего я пошёл бы теперь на Берлин, и война могла бы окончиться». Именно так намеревался поступить Салтыков. Но и его армия понесла серьезные потери. Вместе с австрийцами – 3,5 тыс. убитых, 12 тыс. раненых. Салтыков опять взывал к Дауну: быстрее к нам, и вместе на Берлин!

Нет, куда там. Мало-мальски решительных шагов Даун избегал. Вместо Берлина упрямо требовал от русских идти к нему, в Силезию, ведь отбить ее было для Австрии самой важной задачей. Салтыков отказывался, и Даун отозвал даже корпус Лаудона. А Фридрих собирал разбежавшихся солдат, созывал подкрепления. Через 4 дня после разгрома у него было уже 32 тыс. штыков и сабель, 50 орудий. У русских оставалось в строю 28 тыс. уставших воинов. Кончались артиллерийские заряды, продовольствие. В одиночку Салтыков на Берлин не пошел. Повернул к своим базам и зимним квартирам. Фридрих назвал это избавление от капитуляции «чудом Бранденбургского дома».

Глава 29. Едут-едут по Берлину наши казаки…

Взятие русскими войсками Берлина. Художник Александр Коцебу

Опала Бестужева на самом-то деле стала ударом для всей России. В июне 1758 г. Лопиталь докладывал своему министру иностранных дел: «С тех пор, как она (Елизавета. – Авт.) удалила Бестужева, все дела приходят в упадок… Союзники Императрицы