извлекут из падения Бестужева по крайней мере одну пользу: они узнают, что старый политический обманщик, великий маг и волшебник России, державший ее на ходулях, выставлявший ее великой и грозной, уже более не существует… Я вряд ли обманусь, если скажу, что вы увидите, как с каждым годом эта держава будет слабеть и падать».

Отсюда еще раз видно, каким «другом» была Франция для нашей страны. Правда, с прогнозами о развале России Лопиталь все же попал пальцем в небо (так же, как с предсказаниями ее разгрома). Но Воронцов заменить прежнего канцлера никак не мог. В угоду иностранцам готов был соглашаться на что угодно. А государыня теперь часто болела. Вероятно, ее состояние можно было стабилизировать профилактическими мерами, оздоровив режим дня, питания. Но куда там! Едва становилось лучше, она кидалась в привычные развлечения.

Тот же Лопиталь описывал: «Она не знает действительных интересов своей империи и живет изо дня в день, занимаясь своим здоровьем и своей красотой, увядающей с каждой минутой… В одиннадцать часов вечера она приезжает в оперу, ужинает в час, ложится в пять, и бразды правления предоставлены ею воле судеб… Все дела идут как попало. Окруженная льстецами и невеждами, постоянно кадящими перед нею фимиам, она не может свыкнуться с мыслью, что она постепенно теряет красоту, которую она поддерживает по мере сил с помощью всех тонкостей искусства. Она тратит на это бесконечно много времени и становится доступной лишь после того, как ее туалеты и украшения заслужили одобрения ее зеркала и приближенных дам».

А когда было плохо, царица истово молилась у святынь, собранных в ее покоях. Никого не принимала. Единственным ее секретарем и докладчиком становился Иван Шувалов. Елизавета доверяла ему полностью, он сам готовил указы, подписывал у государыни [80, с. 1416]. Но он-то был главным поклонником Франции, проталкивая через императрицу версальские предложения. Хотя даже его двоюродный брат Петр быстро разочаровался в них. Сперва-то Шуваловы в пику британским связям Бестужева задумали, что и на российском рынке англичан должны вытеснить французы. Петр Шувалов от лица правительства заключил с ними торговый договор. Но во Франции международными поставками ведали «генеральные откупщики» – крупные купцы, урвавшие у короля право на экспорт тех или иных товаров за очень круглые суммы. Соответственно, они выставили такие цены, что Шувалов был возмущен. Объявил, что англичане – негоцианты, а французы – лавочники, и подписанный им договор расторгается: «Я больше не хочу слышать о французах; они ничего не понимают в делах».

Но и политика Версаля ориентировалась никак не на пользу России. Вновь реанимировались проекты посадить на польский престол принца Конде, создавая антироссийский барьер из Швеции – Польши – Османской империи. В ходе войны русская армия передвигалась через Польшу, и для нее очень полезным было бы занять Данциг, что и собирался сделать Фермор. С такой морской базой для снабжения Кольберг брать не понадобилось бы. Но это был главный польский порт. Пускать туда русских, хотя бы и временно, не желали французы – помнили, как через эти морские ворота поддерживали Станислава Лещинского. Лопиталь сделал представление Воронцову, поддержал Иван Шувалов, и Конференция запретила своим войскам входить в Данциг.

А Август III прислал в Петербург своего сына Карла Саксонского – просить для него Курляндское герцогство. Оно хоть и принадлежало Польше, но реальное-то слово было за русскими. Был и законный герцог Бирон в ярославской ссылке. Лопиталь Карла горячо поддержал. Шутка ли, оторвать от России Курляндию! Тот самый стратегический плацдарм, который она использовала и против Пруссии, и против Польши, и который Франция уже пыталась прибрать к рукам через Морица Саксонского. Бестужев, между прочим, предлагал освободить Бирона и вернуть в Курляндию, но императрица воспротивилась. Воронцов же с подачи Лопиталя ввел Карла ко двору. Елизавете он понравился, сказал свое слово Иван Шувалов, и государыня дала согласие.

Но и в Польше на сейме утвердить Карла герцогом не удалось – против выступила «русская партия» Чарторыйских и Понятовского. Постановление принял только сенат, объявил Бирона низложенным, престол Курляндии – вакантным, и Август III смог передать его сыну. Хотя по польским законам решения сената и короля было недостаточно. Не признали Карла и курляндские бароны. Уж они-то поняли, герцогство подбирают под Польшу, да и жить без властителя им было куда удобнее. Сослались, что по их конституции герцог должен быть протестантом, а Карл – католик. Но Курляндию контролировали русские войска, под их охраной саксонец въехал в Митаву. Бароны его бойкотировали, и он составил свой двор из купцов, евреев. Получалось, что местные дворяне и польская «русская партия» куда лучше отстаивали интересы России, чем ее правительство! Ведь в перспективе сдача Курляндии отрезала нашу страну от Германии.

Французской дипломатии мешала только личная обида Елизаветы на Людовика – за отказ стать крестным. Но Лопиталь догадался сыграть на болезнях императрицы. По его запросам в октябре 1758 г. из Франции прислали знаменитого врача Пуассонье. Он сумел кое в чем помочь, Елизавета поверила в него. Однако Пуассонье занялся не только медициной. Регулярно информировал посла и Версаль о состоянии царицы, а ее заинтересовал рассказами о французских модах, короле. Через врача она стала передавать приветы, благодарности за такого медика. А с февраля 1759 г. и сама возобновила прерванную переписку с Людовиком.

Между тем французское правительство было очень встревожено, что русские по-хозяйски устраиваются в Восточной Пруссии. Австрия в самом начале войны, силясь получить помощь нашей страны, согласилась с проектами Елизаветы и Бестужева забрать эту область и обменять у поляков на Правобережную Украину. Но нигде в договорах это закреплено не было, и французы лишь по факту стали догадываться, что у России в войне имеется собственный «интерес». Однако ее расширение и усиление Людовик со своими министрами считали совершенно недопустимым. Хотя и Елизавета волновалась, что законное вознаграждение ее державе не зафиксировано документально. В Петербурге начались переговоры с австрийским послом Эстергази о более широком союзе, и государыня настояла, чтобы данный пункт включили в договор.

Правда, все воюющие державы изрядно измотались. С трудом восполняли потери в людях, вооружение, снаряжение, лошадей. И с финансами у всех было худо, а сокращение Францией субсидий союзникам напрямую коснулось и России. В 1759 г. комиссариат нашей действующей армии запросил на ее нужды 600.000 руб. Казначейство урезало до 400.000. «Заимствовало» деньги из всех ведомств, а набрало лишь 289.276 руб. Принимая Эстергази, царица рассказала об этих затруднениях, но заверила, что Австрию не бросит, будет воевать до победного конца – даже если ей придется «продать половину своих платьев и бриллиантов» (в понятии Елизаветы это было совсем не шуткой).

До такой крайней меры, конечно, не