какой-то момент удовлетворенно хмыкнул Виктор. – Не расслабляйся. Самое время войти в его настоящее. Готова?

Я зажмурилась и закусила губу.

…Привязанный к стулу Златон, бледный перепуганный Виталик. Платон, судорожно пытающийся настроить артефакт.

Пусть он был в теле Адалин, но я все равно видела плоды тех ростков сомнения, которые мы с Виктором зародили в нем. Он оправдывался, пытался достучаться до Златона, потому что… боялся. От уверенного в себе лощеного ученого не осталось и следа.

Сейчас больше всего он напоминал мне мальчика, который со слезами на глазах объяснял брату, что голубя бы отец все равно убил, а он только пытался сделать все правильно. Он всего лишь хотел быть хорошим.

– А как сработает твое лечение? – тихо спросил Виталик, и Платон уцепился за этот вопрос как за соломинку.

Словно объяснение того, как устроена работа зеркала, могло помочь все еще раз уложить в голове, убедить самого себя, что он поступает верно. Что план – надёжный. Платон путанно и подробно начал вещать про волны мозговой активности, рассказывая это в первую очередь самому себе, а не своим пленникам.

– Ох, как сладко… – протянул Виктор томным голосом. – Это просто пир какой-то, столько вины, самоистязания, жертвенности.

– Не отвлекайся, – попросила я беса, приходя в отчаяние от того, что главного нам пока не удалось. Платон, несмотря ни на что, все еще собирался привести свой план в исполнение. – Что дальше?

– А дальше… – Виктор принюхался. – Хм… как странно. Люди, конечно, с годами меняются, но я только сейчас понял.

Он резко замолчал, снова принюхиваясь.

– Говори же уже!

– Когда мы были в ранних воспоминаниях, – пробормотал бес, – до ритуала, который ввел орка в кому, запах был немного другой. А сейчас… в нем стало больше одержимости.

– Он восемь лет ищет способ вылечить брата, вместо того чтобы рассказать ему о проблеме. Еще бы не было одержимости, – трудно было удержаться от сарказма.

– Одержимость другого рода. – Если бы я сейчас видела Виктора, то, уверена, увидела бы и то, как он закатывает глаза. – Любовная одержимость.

– Это значит, он любит своего брата?

– Не его. Ты же дочь паука. Ну же, думай!

Речь не про любовь к брату? Тогда…

Любовная одержимость. Адалин. Душа Адалин все еще здесь, и она влияет на Платона, усугубляет его чувства, доводя их до абсурда, заставляя его действовать.

Она не желает отпускать Платона. Она хочет быть его слепым орудием. Если не получилось влюбить его в себя, то ей хочется хотя бы быть ему полезной, помочь дойти до конца. Исполнить предназначение.

– Адалин… – прошептала я. – Она отравляет его своей одержимостью.

– Именно, – довольно усмехнулся бес. – Гасит сомнения, заставляет идти к цели любыми средствами.

– И что же делать?

– Разделить «сиамских близнецов» и вернуть душу Платона на место, – он сказал это так, словно дело было самым простым и самым обычным. Но я даже не знала, к чему подступиться. – Попробуй спуститься на уровень ниже и отыскать там Адалин. Нужно ослабить ее чувства, ее хватку, с которой она так вцепилась в орка.

События тем временем накалялись. Платон заметил Моню, пытающуюся освободить Златона, и тут же натравил на нее полчища своих змей и устрашающий черный дым, взмывший за птицей под потолок.

– Вот крыса… – Орк недовольно прищурился и снова подошёл к столу столу, беря в руки инструменты.

– Леший побери, он сейчас направит на Злата свое зеркало… – Я подбежала к Платону, пытаясь отрешиться от того, что это не реальность, а только ее отражение. Торопливо начала шептать сказку, пытаясь поскорее нащупать нужную нить повествования.

– Платон, мы же всегда были с тобой так близки, послушай… – слышала я голос Злата, пытавшегося вразумить брата. Так близко и так далеко. Нужно было поторопиться, чтобы помочь ему.

– Стой, подожди, не так быстро, – запротестовал Виктор. – Мы же в настоящем, а не в прошлом, нужно сначала спусти… – Он не успел договорить, как вдруг по всему телу словно прошел электрический разряд. Я перестала понимать, где реальность, а где чужие воспоминания.

– Прочь из моей головы! – громогласный голос затопил собой все пространство. Не осталось других звуков, кроме этого голоса. – Думаете, вы самые умные? Я все равно умнее!

Я пришла в себя около больничной койки, лежащей на полу. Виктор помог мне подняться, сам при этом болезненно морщась.

Приборы у кровати Платона надрывно запищали, показывая остановку сердцебиения. Я заметила у него кровь, текущую из глаз, носа, ушей…

В палату вбежало с десяток врачей и медсестер. Они тут же начали пробовать сердечно-легочную реанимацию, затем, коротко посовещавшись, стали вводить ему препарат…

Одна из медсестер подошла к нам, попросив выйти.

– Нам лучше отойти, – потянул меня Виктор к выходу.

– Нет, – я отчаянно замотала головой. – Его стабилизируют, и мы продолжим.

– Ты сделала всё, что смогла.

– Нет, не всё. И ты это прекрасно знаешь! – не собиралась сдаваться я.

– Может быть, но если будем действовать дальше таким же методом, то угробим орка. Мне-то, конечно, все равно, но твой бывший, – он насмешливо выделил это слово, – как бы ни был сердит на брата, вряд ли обрадуется, если его прибьет кто-то другой, кроме него.

Мы стояли около палаты, за которой врачи спасали тело Платона, в то время как душа среднего брата творила беспредел на другом конце города. Уборщица сердито смотрела на нас с противоположной стороны коридора, от нечего делать начав обтирать пол шваброй.

Внутри было пусто и холодно. Неужели я проиграла?

* * *

Виталик не любил принимать решения впопыхах. Ему тем и нравилось программирование, что в коде можно копаться долго и со вкусом. Никто не торопит. Нет никакой срочности. Он был хорош именно в таких вещах. Любил всё выверять, подходил к вопросу скрупулезно и даже немного занудно.

Сейчас, будучи привязанным к стулу, он понимал: думать надо быстро. Пока Платон в теле Адалин – звучало как какой-то бред – планировал «исцеление» Златона и всё его внимание было обращено на него, Виталик мог осмыслить происходящее. Зацепиться за что-то. Найти пути к спасению.

Правда, особо это не помогло. Магии у него нет, превратиться в гигантского зеленого орка он не способен. А его математический склад ума…

Ну, может просчитать вероятность собственной смерти.

Он запомнил движения, которым Платон активировал артефакт. Такие вещи всегда давались ему легко. Толку от запоминания никакого не было – но в голове отложился каждый щелчок граней.

Ещё год назад, попади он в такую ситуацию, он бы испугался, может, даже начал умолять освободить его. Сейчас Виталик заматерел – в основном, благодаря общению с Виктором –