он не был загонным хищником. Он был засадным и поджидал, затаившись — возможно, замаскировавшись среди деревьев и травы, — ничего не подозревающую жертву. Выскочив, он применял свои зубы-сабли — очень аккуратно. Орудие, столь далеко выпирающее из челюсти, легко могло сломаться, а смилодон был млекопитающим и не мог отрастить сломанный клык. Поэтому он не мог вести себя как маньяк, размахивающий ножом направо и налево. Не умел он и наносить оглушающие удары или вцепляться в горло и душить сопротивляющуюся добычу, как это делают львы. Нет, смилодон в охоте полагался на точность. Он выскакивал из укрытия, прижимал добычу к земле мускулистыми лапами, широко раскрывал пасть и наносил тщательно рассчитанный удар в горло клыками-саблями, а затем стоял, дожидаясь, пока жертва истечет кровью.

Таким образом, клыки служили не столько саблями, сколько ножами для колки льда. Они просто наносили последний удар — хотя это был скорее не удар, а укол. Это может показаться домыслами, но это подтверждается компьютерными симуляциями черепов смилодона, которые показывают, что подобный тип боя был не просто возможен, но и необходим. При всей своей мощи смилодон обладал слабым укусом заклыковых зубов и вкладывал всю силу удара в «сабли». Однако свободное сочленение челюстей позволяло ему открывать пасть невероятно широко и кусать в шею добычу намного более крупную, чем он сам, например бизонов. Возможно, даже мамонтов Колумба, особенно тех, что завязли в смоляных ямах (коварное обещание легкой добычи!).

Утонуть в битуме — не очень-то приятная смерть. Но и до того, как они встретили свой мучительный конец, жизнь саблезубых из Ла-Бреи была суровой. Их скелеты отмечены следами ранений. Палеонтологи, описывающие ископаемые остатки из Ла-Бреи, нашли около 5000 костей смилодонов с признаками ран, переломов и других травм. Количество патологий у них было вдвое больше, чем у их конкурентов — ужасных волков. Отчасти это объясняется тем, что засадный способ охоты был более рискованным, чем загонный, и на костях смилодонов действительно очень часто встречаются повреждения, характерные для схватки при нападении на жертву в прыжке, например на плечах и спинных позвонках.

У подобных отпечатков может быть и другое объяснение: смилодон, скорее всего, был более общественным животным, чем многие современные крупные кошачьи, и, возможно, вступал в жестокие конфликты за самок и территории. Свидетельства социальности смилодона скудные, но интригующие. Во-первых, если бы он вел одиночный образ жизни, вряд ли бы столько особей сразу оказалось в битумных ямах. Во-вторых, гиоидные кости голосового аппарата смилодона, к которым крепятся мышцы и связки гортани, обладают той формой, которая среди современных кошачьих характерна для рычащих. Рык — помимо того что он наводит ужас — служит социальным кошачьим средством общения: так они демонстрируют власть и предостерегают прайд об опасности. Если один смилодон, нападающий на жертву из засады и вонзающий в нее свои клыки, недостаточно ужасает, представьте себе целую стаю, которая убивает ее и устраивает совместную трапезу.

Однако и в суровой жизни смилодона было не только насилие — бывали и моменты лирики. Смилодоны были заботливыми родителями, как показывает одно местонахождение в Эквадоре, где были обнаружены кости самки и двух детенышей вместе. Это семейство южных представителей смилодона фаталис, потомков второй волны мигрантов, перебравшихся через Панамский перешеек, утонуло в прибрежной протоке и оказалось погребено вместе с морскими раковинами и акульими зубами. Детенышам было не менее двух лет, стало быть, они оставались с матерью долгое время после рождения. В этом они напоминали львов, которые становятся независимыми года в три, а не тигров, покидающих родителей намного раньше, в полтора. Однако по темпам роста детеныши смилодона созревали быстро, как тигрята, а не медленно, как львята. То есть развивались они своеобразно, совмещая быстрый рост, как у тигров, и растянутое детство, как у львов.

Почему они долгое время оставались подростками, зависимыми от матерей? Детеныши смилодона появлялись на свет с массивным и мускулистым телосложением взрослых, поэтому им не нужно было наращивать мощь. Но клыков-сабель у них с рождения не было, более того, молочные клыки полностью прорезались у них лишь к годовалому возрасту. Потом они выпадали и сменялись вторым, постоянным комплектом клыков, которые, однако, формировались полностью лишь к трем годам, а то и позже. Без полноценных клыков молодые смилодоны, по-видимому, не могли выполнять охотничий прием прыжка из засады и аккуратного прокусывания горла. Может быть, именно из-за столь специализированного стиля охоты они нуждались в длительном обучении, прежде чем опробовать его самостоятельно.

Как бы то ни было, достигнув трехлетнего, максимум четырехлетнего возраста, котятки становились взрослыми. Их клыки были тридцатисантиметровым оружием, готовым вонзиться в мясо бизона, оленя, возможно, мамонта Колумба и других представителей ледниковой мегафауны. Охота продолжалась.

Чуть более 10 000 лет назад численность мамонтов и саблезубых тигров стала стремительно сокращаться. Некоторым мамонтам удалось найти убежище на острове Врангеля, клочке мерзлой земли площадью меньше Ямайки, за полярным кругом к северу от Сибири. Там с ними произошло то, что часто происходит с млекопитающими на островах, по крайней мере со времен динозавров, — они уменьшились. На острове Врангеля мамонты продержались еще несколько тысяч лет, но не в лучшей форме. Остров мог прокормить популяцию лишь в несколько сотен, самое большее тысячу особей. У них стали накапливаться генетические дефекты, которые в столь малом сообществе распространялись со скоростью лесного пожара. Их обоняние атрофировалось, шерсть утратила блеск и стала тусклой. Примерно 4000 лет назад — во времена, когда фараоны строили пирамиды и оросительные каналы в долине Нила, — вымерли последние мутанты на острове Врангеля. Мамонты прекратили существование. Они отправились вслед за саблезубыми кошками, вымершими несколькими тысячелетиями ранее.

До того как мегафауну постиг этот печальный конец, в самом зените ледникового периода, вы могли наблюдать гигантских млекопитающих вроде мамонтов и саблезубых тигров по всему миру. Здесь я использую местоимение «вы» преднамеренно и не в каком-то воображаемом лекторском смысле. Мы — порождения ледникового периода, и представители нашего вида, Homo sapiens, видели многих из млекопитающих представителей мегафауны, сталкивались с ними, прятались от них и взаимодействовали с ними. Ныне, всего лишь десятки тысяч лет спустя, эти великаны практически вымерли. Уцелели лишь немногие виды наземных млекопитающих, заслуживающих названия мегафауны: в их число входят носороги, бизоны и лоси, наряду с ближайшими родственниками мамонтов и саблезубых тигров — находящимися под угрозой исчезновения слонами и крупными кошачьими, которые, если так дело пойдет и дальше, могут стать последними вздохами своих некогда гордых, разнообразных, завоевавших всю планету групп.

Если мир кажется сейчас несколько осиротевшим, это потому, что так оно и есть. Мегафауна должна была продолжать