лодку, мамонты и саблезубые тигры, переплывшие океан обезьяны и летучие мыши со своей эхолокацией — каждое из этих животных уникально на свой лад. Как и мы, разумеется, — двуногие приматы с большим мозгом и ловкими руками, чей интеллект и способность к разрушению не имеют аналогов среди млекопитающих. А кроме того, мы единственные, кто может размышлять о собственном происхождении.

Среди самых замечательных представителей человеческого рода, которых мне довелось знать, был старик, которого я в своем студенчестве часто видел прогуливающимся в чикагском районе Гайд-Парк. Постараюсь, насколько могу, не погрешить против такта, но и против истины: он выглядел как бродяга. Он двигался в задумчивости, словно ему некуда было идти, сгорбившись и надвинув бесформенную красную панамку на рябое лицо. Обычно он что-то неразборчиво бормотал в свою длинную седую бороду, как у Гэндальфа — или как у Бога? В нагрудном кармашке линялой фланелевой рубахи он носил футляр, набитый ручками и листочками для заметок, исписанными мельчайшим почерком. Иногда наши взгляды встречались, и на долю секунды я заглядывал ему в глаза — кроткие и немного печальные, но с проблеском гениальности, прятавшиеся за очками с такими большими стеклами и такой массивной оправой, что даже самый продвинутый хипстер не рискнул бы ввести их в моду.

Его звали Ли Ван Вален. Несмотря на свою внешность (а кто-то скажет: в полном соответствии с ней), он был профессором и находился в одном шаге от той тонкой грани, которая разделяет гениальность и безумие. Формально он считался эволюционным биологом, но баловался математикой и философией. Если он не бродил по кампусу, то сидел у себя в кабинете, где, по слухам, хранилось 30 000 книг. Входить туда было опасно физически: стопки ксерокопий статей выше головы самого Ли еле удерживали равновесие, как карточные домики. Некоторые из моих друзей-аспирантов опасались, что какая-нибудь стопа обрушится и задавит его. Студенты действительно беспокоились, ведь они его обожали.

«Это был «типаж» в хорошем смысле слова, не «ботан», как часто бывает с другими учеными, удостоившимися такой характеристики», — вспоминал Кристиан Каммерер в нашей электронной переписке. С Кристианом мы уже встречались — он специалист по происхождению линии млекопитающих. Когда он учился в аспирантуре Чикагского университета, он посещал разухабистый курс Ли по теории эволюции. В списке рекомендованной им обязательной литературы значились собственные стихи Ли, включая скабрезный опус про спаривание динозавров, который после его смерти в 2010 г. был процитирован в посвященном ему некрологе в The New York Times.

Про Ли ходили легенды. Обедал он будто бы литром молока и одним гнилым бананом. Ему пересадили кожу с ягодицы после удаления раковой опухоли на лице. Много раз мне случалось наблюдать, как он перебивал приглашенного лектора, пытаясь задать какой-нибудь витиеватый вопрос, при этом формулировал его не менее трех минут, сопровождая свистящими хрипами, которые аспиранты называли «карканьем». К концу вопроса докладчик обычно забывал, о чем его спрашивают, но стеснялся просить повторить. Ли даже занялся издательским делом: раздосадованный тем, что журналы регулярно отвергали его теоретические статьи — недоступные пониманию коллег, простых смертных, — он основал собственный журнал, который самолично набирал и печатал. «Суть превыше формы» — таков был девиз журнала, косвенное признание того, что выглядело издание безобразно.

Ли Ван Вален в своем забитом книгами кабинете в Чикаго (слева); ксерокопии фотоснимков зубов Purgatorius, напечатанные в его самиздатовском журнале (справа вверху), и современный КТ-снимок зубов пургаториуса.

Фотографии из статьи Wilson Mantilla et al., 2021, Royal Society Open Science

Среди всех интересов и увлечений Ли особое место занимали ископаемые млекопитающие. Его величайшее открытие — опубликованное в журнале Science в 1965 г., лет за десять до того, как он начал издавать свой самодельный журнал, — казалось скромным, но имело огромное значение. Оно выявило наши самые глубинные истоки.

Годом раньше полевая экспедиция под руководством Роберта Слоуна из Университета Миннесоты собрала шесть зубов в неприветливых ущельях Пургатори-Хилл, в штате Монтана. Удивительно, что они вообще увидели их: зубки были малюсенькие, самый крупный коренной от корня до коронки едва достигал 3 мм. А кроме того, они были очень древними, из отложений раннего палеоцена — как мы уже знаем, это было всего несколько сотен тысяч лет спустя после падения астероида, в конце мелового периода, погубившего динозавров. У большинства зубов мелких млекопитающих этого времени, как и у предыдущих меловых, высокие острые бугорки для раскусывания насекомых — самый легкий способ прокормиться для миниатюрного млекопитающего. Однако Ли заметил, что эти шесть зубов были немного другими. Под микроскопом он разглядел, что бугорки более пологие и округлые — их размер, форма и расположение приспособлены не для разгрызания панцирей насекомых, а скорее для употребления мягкой растительной пищи, например фруктов. Он установил связь: существо, которому принадлежали эти крохотные зубы и которое он назвал «пургаториус» (Purgatorius) по месту находки, было переходным звеном между насекомоядными предками и современными приматами. Название его статьи 1965 г. в соавторстве со Слоуном — в остальном наполненной туманными наукообразными терминами, касающимися бугорков и эмалевых гребней, — говорит само за себя: «Древнейшие приматы».

Для моей коллеги Мэри Силкокс из Университета Торонто, которую я считаю ведущим современным специалистом по происхождению приматов, догадка Ван Валена стала революционной. «Понять, что пургаториус относился к приматам, — это было гениально! Он не похож на примата, но теперь мы знаем, что это было самое начало», — сказала она мне на секции вопросов и ответов на онлайн-семинаре, который проводила с моими студентами в Эдинбурге во время пандемии. Это был ответ на мой простой вопрос, звучавший гораздо короче, чем вопросы, которые обычно задавал докладчикам Ли: какое главное открытие, связанное с приматами, мне стоит осветить в книге? Для Мэри ответ был очевиден. Хотя стать палеоантропологом ее подвигли книги Дональда Джохансона о Люси и других ископаемых предках человека, пургаториус захватил ее воображение, и она переключилась на исследования древнейших приматов.

Пургаториус относится к плезиадапиформам — это труднопроизносимое название обозначает предковую группу, от которой произошли приматы. Некоторые ученые, в том числе Мэри, называют их вслед за Ли приматами, другие предпочитают называть их «стволовыми приматами» и сохраняют название приматов за кроновой группой, включающей современные виды и всех потомков их последнего общего предка (это и есть «настоящие приматы», о которых шла речь раньше и которые широко распространились во время всплеска глобального потепления на палеоцен-эоценовой границе). Не суть. Это вопрос номенклатуры, человеческих упражнений в классификации, так что это неважно. Важно то, что пургаториус — древнейшее известное животное родословной линии приматов и он первый, кто