на пользу. Спина у генерала быстро зажила – но от него по-прежнему требовалось очень многое.

– Как вам кажется, о чем думал Беверли Робинсон, когда выстроил этот дом? – восхищенно спросила я. – Места здесь не самые гостеприимные, но вид удивительный.

Прямо под нами виднелись задняя стена дома Робинсона, хозяйственные постройки и фруктовый сад, где деревья склонялись под тяжестью плодов. Я провела там час и собрала целый бушель фруктов. Я вынула из кармана грушу, подала генералу, и он откусил от нее большой кусок. Мы передавали грушу друг другу, не прерывая беседы.

– Жена Робинсона, Сюзанна, принесла ему эту землю в качестве приданого. Прежде чем выйти за Беверли, она была Филипс. Они с сестрой Мэри унаследовали тысячи акров здешней земли.

– Унаследовали. Повезло же им, – пробормотала я, облизывая губы.

– Поговаривают, что Вашингтон был когда-то влюблен в ту Мэри. В сестру. Но она выбрала другого.

– И вот теперь Вашингтон здесь, и земли принадлежат ему.

– Зная Вашингтона, не сомневаюсь, что он предпочел бы женщину. Да и эта земля едва ли ему принадлежит. – Генерал с силой отшвырнул огрызок и теперь смотрел, как тот, описав дугу, покатился вниз с холма, словно решил вернуться в сад, в котором появился на свет.

– Ей она точно больше не принадлежит, – сухо заметила я, открывая флягу, чтобы смыть грушевый сок с пальцев и губ.

Генерал смочил слюной большой палец и отер мне уголок рта. Я лизнула ему палец, но он тут же отдернул руку и отвернулся.

– Нет, – сказал он, поднимаясь. – Земля перестала принадлежать ей, когда она вышла замуж.

Я набрала в легкие воздуха, готовясь яростно выступить против столь возмутительной несправедливости, пусть подбородок у меня и был весь в грушевом соке, но Джон вдруг спросил:

– Как думаете, что это там?

Он указал на Билли Ли, темнокожего слугу Вашингтона, который редко отходил от хозяина, даже на поле битвы. Ли, верхом на лошади, показался среди деревьев на краю леса, где прежде охотились на оленей. Поголовье оленей здорово сократилось из-за соседства с расквартированной здесь голодной армией. Но Билли Ли вез добычу.

Одной рукой он держал пистолет и поводья, а другой тянул за веревку, которая обвивалась вокруг пояса человека, нехотя идущего следом за лошадью. Лицо у человека блестело от пота, под расстегнутым синим мундиром виднелась голая грудь, штаны были в крови.

– Это Дэвис Дорнан! – охнула я.

Генерал бросился вниз с холма, той же дорогой, по которой мы взобрались на вершину, – он то бежал, то скользил по склону, чтобы скорее спуститься. Я ринулась следом, стараясь не отставать, чувствуя, как ружье колотит меня по спине.

Прозвучал сигнал тревоги, и спустя мгновение из дома высыпало две дюжины высокопоставленных офицеров, в их числе генерал Вашингтон.

– Этот человек пытался меня убить, генерал, – просто сказал Ли, не сводя глаз с Вашингтона. А потом наклонился и развязал путы, державшие пленника. Тот стрельнул глазами вправо, потом влево, словно обдумывая, как ему сбежать. – Он прострелил мне шляпу, – прибавил Ли, встряхивая ею.

– Это вышло случайно! – взвыл Дорнан. – Ты меня напугал.

Ли продолжал, ничуть не изменившись в лице:

– Думаю, он жил в заброшенном домике сторожа, на дальнем конце имения, у холма Шугарлоуф. А я просто решил прокатиться верхом, когда его нашел. И целый час тащил сюда.

– Он меня подстрелил! – застонал Дорнан, хватаясь за ягодицу. Он шел без усилий, так что пуля наверняка лишь царапнула его, но его штаны были расцвечены ярко-алыми потеками.

– Пришлось, – беззастенчиво отвечал Ли.

– Ты Дэвис Дорнан? – спросил генерал Патерсон.

Тот нахмурился и перевел взгляд с генерала на меня, а потом на свои разбитые башмаки. Над подошвой торчали три голых пальца – чулок на нем не было.

– Рядовой Дорнан дезертировал в мае, – пояснил генерал Патерсон собравшимся. – Он числится в отряде капитана Уэбба, полк полковника Джексона. Его считали одним из зачинщиков бунта, который последовал за праздником в честь дофина.

– Генерал Патерсон, сэр. Не был я никаким зачинщиком, – упрямо мотнул головой Дорнан. – Я сбежал, потому что боялся, что меня во всем обвинят. Я знал, что Шертлифф не станет молчать.

Он повернулся ко мне, и на его лице появилась издевательская мина.

– Ты лгун, Шертлифф. Уверен, это ты на нас донес. Красавчикам верить нельзя. Думаешь, мы не знаем, как ты добился повышения, а?

– Ты дезертир, рядовой Дорнан? – спросил генерал Вашингтон, прерывая Дорнана.

Вашингтон никогда не повышал голоса, который звучал словно тихий рокот, но при первых словах все вокруг почтительно замолкали.

– Далеко я не ушел, – запричитал Дорнан. И снова забегал глазами по сторонам.

– Ты стрелял в мистера Ли?

– Стрелял. Но я не знал, что он ваш человек.

Генерал Вашингтон махнул солдатам из своей охраны, требуя, чтобы Дорнана увели и поместили под стражу.

Тот в ужасе кинулся на меня, решив, что мимо меня ему легче всего будет проскочить. Его кулак скользнул по моей щеке, но я пригнулась и – как тысячу раз делала на маневрах – с громким треском ударила его по голове прикладом ружья.

Он рухнул на землю, так картинно, словно я заплатила ему за выступление: колени у него подкосились, голова упала к моим ногам, а я вдруг словно вернулась назад, в Тарритаун, и стояла над первым человеком, которого убила, едва держась на ногах и стараясь не потерять сознание.

Солдаты и офицеры вокруг меня очнулись.

– Ну и Шертлифф, скажу я вам. Неплохо! – хмыкнул фон Штойбен, но генерал Вашингтон уже забыл про Дорнана.

– Патерсон, – сказал он. – Нам только что доложили о трудностях в Филадельфии. Раз здесь мы закончили, нужно заняться новыми дезертирами.

– Я прослежу, чтобы мистера Дорнана доставили обратно в Уэст-Пойнт, – предложил полковник Джексон.

Дорнана подхватили под мышки и потащили в госпиталь, располагавшийся в другом крыле дома. Его голова болталась из стороны в сторону, ноги волоклись по земле.

На скуле у генерала Патерсона осталось два пятнышка крови. Его светлые глаза сверкнули, когда он взглянул на меня.

– Самсон, у тебя нос кровит, – безучастно заметил он. – Возьми у Мэгги ту мазь и спроси у доктора Тэтчера, не найдется ли у него лишнего куска льда. Приложи к щеке.

И он, и другие офицеры вернулись в дом, последовав за генералом Вашингтоном, а я осталась стоять, по-прежнему сжимая в руках ружье с такой силой, что костяшки пальцев побелели.

* * *

– У вас будет синяк под глазом, – заметил генерал, когда час спустя мы уезжали из дома Робинсона.

– Да, сэр.

Скула чуть пульсировала, кожу саднило, но ни сильной боли, ни значительных