Тэй обняла меня еще крепче.

– Ты сильная, Бекки. Ты справишься, – твердо сказала она, и я удивилась переменам, произошедшим с подругой. В нашем дуэте именно она всегда нуждалась в утешении, а сейчас мы словно поменялись ролями. Тэй повзрослела, окрепла, и ей больше не требовалась чья-то поддержка, она сама могла ее оказать.

– Сартане повезло, – улыбнулась я. – Ты будешь хорошей императрицей, Тэй.

– Если вы закончили, я хотел бы поговорить с Ребеккой, – раздался голос Ричарда.

Я не сумела уловить, когда он вошел в комнату, и не знала, как много он слышал, но не стала скрывать свою осведомленность:

– Поздравляю с предстоящим бракосочетанием, ваше величество. И очень за вас рада.

– Спасибо, Бекки, – отозвался Ричард.

Я не видела императора, но мне казалось, что он изменился. Исчезла суровая отрешенность, голос звучал живо и молодо, и казалось, что Ричард скинул с плеч добрую сотню лет. Вот только я почему-то не была до конца уверена в его чувствах. Тэй все время говорила о том, как она влюблена, но ни разу не сказала о любви самого Ричарда.

– Тэй, подожди меня в гостиной, – попросил император невесту, и я постаралась выкинуть из головы ненужные мысли. – Это ненадолго.

– Пока, Бекки, – поцеловала меня Тэй. – Еще увидимся.

Она вышла, а я напряженно ждала, что скажет мне Ричард. В груди возникло неприятное ноющее чувство, то самое, что всегда предрекало неприятности.

– Ваше величество? – не выдержав, обратилась к императору.

– Скажи мне, Бекки, что ты видишь? – спросил тот.

– Темноту.

– А нить? Араим? Ты его ощущаешь?

– Я его вижу и чувствую на ощупь. Он гладкий, как шелк, и светится.

– И сейчас?

– Сейчас нить потускнела и не стало прежнего натяжения.

– Понятно, – задумчиво сказал император и замолчал.

– А почему вы спрашиваете, ваше величество? Что-то случилось с Себастианом?

Сердце дернулось, а потом забилось быстро-быстро.

– Успокойся, Бекки. Кимли тут ни при чем. Я пытаюсь понять, как вернуть тебе зрение. Если ты видишь араим, значит, не все потеряно.

– Хорошо, если так, – кивнула я, но думала не о собственном зрении, а о муже. Почему-то мне казалось, что император лукавит. Слишком уж поспешно он заговорил о моей слепоте.

– Ваше величество, а вы уверены, что…

– Можешь обращаться по имени, Бекки, – перебил меня император. – Мы с тобой достаточно близкие родственники, чтобы избегать официоза.

– Хорошо, – кивнула я. – Вы уверены, что с моим мужем все в порядке?

– Да, – твердо ответил император. – С Кимли все в порядке. Не волнуйся о нем, Бекки. Он скоро вернется.

– Откуда такая уверенность?

– Я слежу за ситуацией. – Ричард взял меня за руку и неожиданно спросил: – А где твой зверь?

– Шанти? Спит. Облюбовал себе место в гардеробной и отключился.

Я не стала уточнять, что спит арс исключительно на половине Тиана, уткнувшись носом в его одежду.

– Да? Ну ладно.

Я услышала, как скрипнуло кресло и император поднялся.

– Рад был тебя увидеть, Бекки, – тепло сказал он.

– Всего доброго, Ричард, – попрощалась я.

* * *

Утро началось с тихого стука в дверь и голоса мамы:

– Бекки, ты проснулась?

Мамуля вошла в спальню, и комнату окутал тонкий аромат ее духов. Фрезия и апельсин. Что-то новенькое! А как же любимые «Гверци»? Она же никогда им не изменяла!

– Детка, ты прекрасно выглядишь. – Мне достался поцелуй в щеку и нежное объятие.

– Спасибо, мам, подозреваю, что ты тоже. – Я улыбнулась, старательно скрывая собственную тоску.

Со вчерашнего дня та не только не прошла, но даже усилилась. А еще я чувствовала, как беспокоится ребенок. Это, конечно, могло показаться странным, но я отчетливо ощущала тревожные импульсы, атакующие сердце. Или все это игры моего подсознания?

Я провела по лбу рукой, пытаясь прогнать тяжелые мысли, и усмехнулась. Надо же, сама не заметила, как переняла у мужа его любимую привычку!

– Как ты себя чувствуешь, Бекки? – в голосе мамы звучало плохо скрытое беспокойство.

Новость о моей беременности их с папой не очень обрадовала, и теперь родители переживали, что я слишком слаба, чтобы выносить здорового ребенка. Я сама слышала, как отец вчера вечером сердито ворчал: «Это безумие, Ди! Она на ногах еле держится, какая беременность? Пусть сначала окрепнет, наберется сил, определится с этим своим… мужем, а тогда уже и решает, рожать от него детей или нет».

Я как раз хотела поговорить с родителями и подошла к отведенным им покоям, но, уловив, о чем идет речь, остановилась перед дверью.

– Ты преувеличиваешь, Алекс, – неуверенно ответила мама. – Бекки говорит, что хорошо себя чувствует.

– Нашла кого слушать! – сердито фыркнул папа. – Твоя дочь хоть раз призналась в том, что ей плохо? А? То-то же. Она и умирать будет с улыбкой на губах. Ты что, сама не видишь? Этот ребенок вытягивает из нее все силы. Ребекка уже на тень похожа, похудела, в чем только душа держится. Нет, нужно что-то делать. Надо избавляться от этого… от этой проблемы.

– Алекс, ну что ты говоришь? Ты понимаешь, что Бекки никогда на это не пойдет? Она любит Себастиана и рада беременности. Ты бы видел, как она сияет, когда говорит о своем малыше. Для нее он не просто пара клеток, а живое существо, сын.

– Глупости! – отрезал отец. – У нее еще будет возможность родить. Ты должна с ней поговорить.

– Нет, – в голосе мамы прозвучала непривычная твердость.

– Ди, ты что, не слушала меня?

– Я ничего не буду говорить Ребекке, – упрямо повторила мамуля.

– Что ж, я сам ей скажу, – после паузы резко выдохнул родитель.

– Не советую, если не хочешь потерять дочь, – тихо произнесла мама. – Ребекка тебе этого не простит.

– Крев сатари! – выругался отец и принялся нервно мерить шагами комнату. – Как ее угораздило связаться с этим проклятым Кимли? Я сразу говорил, что ни к чему хорошему их брак не приведет! И вот пожалуйста. Моя дочь теперь калека, а этому ледяному хоть бы что!

– Перестань, Александр, – возмутилась мама. – Себастиан не виноват в том, что произошло. Если бы не он, мы могли бы никогда не увидеть нашу дочь!

Папа что-то буркнул, послышался тихий звук поцелуя и чуть слышный мамин шепот:

– Ну, хватит, дорогой. Все не так плохо. Бекки у нас сильная, она обязательно справится.

Я тогда осторожно отошла от двери, предоставляя мамуле самой успокаивать отца. И сейчас мне ужасно хотелось обнять ее, прижаться, как в далеком детстве, когда она была не известной писательницей, а всего лишь моей мамой, и забыть обо всех бедах. Но я не могла позволить себе подобной слабости.