— На сей раз не угадали. Оленька уезжает сегодня — и ужеуехала бы, когда б известные вам обстоятельства не помешали ее спешномуотбытию.

“Оленька… Оленька! — со щемящей тоской повторял про себяАлексей. — Господи, какое у нее имя, какое восхитительное, ласковое имя.Оленька, Оленька, радость моя, счастье! Для меня она — все, вся жизнь, а я длянее — только какие-то там “известные обстоятельства”, досадная помеха! Нет, яумру от всего этого. Наверняка умру!”

— Гляди веселей, — почти не шевеля губами, чуть слышнопрошептал Каразин, и Алексей опять взглянул вокруг с принужденной живостью.

— Стало быть, ехать вы с сестрицею намеревались в различныхнаправлениях? — с изысканными интонациями поинтересовался Василий Львович.

— Стало быть, так.

— А, простите мне мою смелость, далеко ли собирается держатьпуть Ольга Александровна? Если это не секрет, конечно, не тайна? — с тонкоюулыбкою повторил Каразин недавние слова Зубова.

— Какие же секреты могут быть от вас? — с неприязненнойинтонацией воскликнула Ольга Александровна, опередив брата. — Я не делаюникакого секрета в том, что еду в Англию!

— Ах, в Англию! — с удовольствием промолвил, почти пропелВасилий Львович, и Алексей вдруг заметил, что Зубова это удовольствие явноогорчило, во всяком случае, он бросил на сестру откровенно-неодобрительныйвзгляд.

А вот князь Каразин так и засиял в улыбке!

— В Англию, в Англию, — твердил он. — Я так и предполагал.Довольно ходило слухов о том, что участие ваше в перевороте 11 марта былокуплено на английское золото, но, выходит, эта бездонная бочка и теперь еще неиссякла?

За что же вам платят нынче? Безумные прожекты ПавлаПетровича по посылке казачьих войск в Индию, его вдруг возникшая задушевнаядружба с Бонапартом — это отчасти стоило ему жизни. Во всяком случае,англичанам очень хотелось смены власти в России. Но, переворот и смерть Павла —факт свершившийся и даже несколько устаревший. Чего же хотят теперь в туманномАльбионе? Попробую угадать!

Там жаждут более прочного союза с Россией, однако неравноправного, к которому склоняется государь, а союза сеньора и вассала.Попробуйте угадать, кого видит в роли сеньора Англия. Ну, господа, ну же! Раз…два… три! Правильно, себя! — превесело воскликнул он, хотя более никто непроизнёс ни слова. — Роль вассала отведена нашей державе. Однако с русскиммедведем опасно перегибать палку. Англичане это понимают, а потому не прочьбыли бы найти некое средство для укрощения сего медведя, забрать нас в ежовырукавицы.

Увы, государь, хоть и всего лишь на какую-то там пятую илишестую часть русский по крови, истинно русский по духу, как достойный внукЕкатерины Великой. Заставить его поступиться национальными интересами весьмасложно. Неосторожное письмо перепуганного великого князя, извлеченное на светбожий теперь, когда он сделался строптивым императором, помогло бы обротать[49] его и держать в узде. Держать достаточно долго. Может быть, всегда.Полагаю, ради этой цели ваш сердечный друг Уитворт не пожалел бы гиней, верно,Ольга Александровна?

Двое разом вздрогнули от этих рассчитано — оскорбительныхслов: дрезденская пастушка в голубом платье с помятыми розами у корсажа — инелепая фигура ветерана Крымской кампании.

“ Ваш сердечный друг Уитворт…”

Алексей крепко взялся за грудь, но сумел смолчать. ОльгаАлександровна тоже промолчала, только бросила на князя Каразина такой взгляд,что, будь она Медузой Горгоною, Василий Львович уже обратился бы в камень.

— Все это домыслы, — скучающе молвил Зубов. — Так или иначе,письмо отправится со мною. А я отнюдь не еду в туманный, как вы изволиливыразиться, Альбион. Я еду сначала в свои малороссийские имения, а потом вГерманию, Швейцарию и Италию.

— Тоже хорошие места, — покладисто кивнул Василий Львович. —Там тоже были бы рады, нет, счастливы заполучить к себе письмо великого князя,а ныне — императора российского. Особенно в Риме, в Ватикане, где теперьтягаются с нами, хотят объявить гроссмейстерство покойного Павла Петровича вМальтийском ордене недействительным.

До чего непостоянный народ эти рыцари белого креста! КогдаПавел Петрович плясал под их дудку, выставляя себя на откровенное посмешищеперед подданными, лучше его как бы и на свете не было. А теперь с глаз долой —из сердца вон, не правда ли? Александр откровенно хочет расплеваться сгоспитальерами-иоаннитами, но его решение можно поколебать при помощиизвестного письмеца… Нет, я не стану говорить вам гадости, ваше сиятельство,Платон Александрович, я просто не верю, не хочу верить, что вы способны продатьписьмо государя папе римскому!

Конечно, молодой император дурно обошелся с людьми, которыевозвысили его и возвели на престол, ведь бог знает, какая была бы без них егоучасть, очень может статься был бы отрешен от власти и даже в каземат попал бы,с таким-то несусветным папенькою, — однако, согласитесь, светлейшему князюРимской империи негоже мстить своему государю, тем паче — таким мелким,расчетливым образом! Торговать его корреспонденцией, для начала удушив одногоиз своих бывших соратников, который этой корреспонденцией завладел…

— Первое дело, никто из здесь сидящих Талызина не душил и несобирался этого делать, — с олимпийским спокойствием ответствовал князь Платон.— А второе…

— Минуточку! — живо перебил его Василий Львович. — Никто недушил, говорите? А как наши доблестные полицейские — готовы они подтвердить этислова? Насчет того, что никто из здесь сидящих не протягивал шаловливых ручонокк горлу Петра Александровича?.

Бесиков и Варламов в недоумении переглянулись и вразкивнули. На лице Зубова отразилась откровенная досада, а Ольга Александровнатихонько рассмеялась.

Каразин от души вторил ей.

— Вот вы и попались, господа! — радостно воскликнул он. —Сейчас вы перед всеми свидетелями, как и положено в настоящем судебномразбирательстве, признали, что сидящий здесь дворянский сын Алексей СергеевичУланов не повинен в смерти своего дядюшки генерала Петра АлександровичаТалызина. Ведь именно его обвиняли в удушении генерала. Теперь же обвиненияможно считать с него снятыми. Можно?

Спрашивать-то он вроде бы спрашивал Бесикова с Варламовым,чинно-благородно, руки на коленях, сидящих на диване рядышком, однакотребовательно смотрел на Зубова. И тот наконец неохотно кивнул.