Однажды Орланов-старший чуть не продал банк французам. Татьяна была поражена даже не тем, что сделка не состоялась, а тем, что отец вообще хотел избавиться от любимого детища. «В жизни иногда приходится принимать тяжелые решения. Они неизбежны», — говорил он. В последние годы жизни Орланов-старший принимал ряд самых непостижимых решений: инвестировал средства в не слишком доходные проекты, предпочитал не нарушать закон в отличие от других банкиров, не занимался «захватнической политикой»; он словно жил в своем мире, сотканном из искусственных правил и предрассудков, и все отражалось не лучшим образом на деятельности банка. Татьяна потом ясно видела, что отца окружали хищные «ястребы» и прожорливые «аллигаторы» банковского мира, которые уже выпускали свои когти в ожидании скорого конца… И этот конец наступил. Без Орланова-старшего банк уже был не тот. Все партнеры, клиенты, крупные инвесторы стали забирать свои вклады, сворачивать проекты и покидать банк. Даже господин Лагания пошел против нее и брата.

Впрочем, Орланов-младший занимался строительным бизнесом, у него была склонность к архитектуре и он плохо видел себя в роли сухого управленца и администратора. Татьяна же, достигнув двадцати семи лет, ясно видела, что в семье она единственная, кому не безразлично семейное предприятие, которое, как корабль, застигнутый штормом, старалось скорее пристать к спасительному берегу.

Познакомившись с Белосельским, Татьяна внутренним чутьем угадала в нем неординарную личность. Она пробовала расспросить о нем полковника С***, но тот не хотел или делал вид, что не хочет рассказывать больше.

* * *

Татьяна задумчиво поглаживала золоченое массивное пресс-папье в форме орла, которое украшало ее стол из красного дерева вместе с глобусом и разбросанными папками бумаг. Ее брат, задернув штору, произнес:

— Наконец-то они уехали… братья-близнецы… достойные друг друга.

— Я так и не поняла до конца конкретной цели их визита, ведь они получили уже все, что хотели.

— Я их не переношу, — произнес Николай, и его чело пересекла глубокая морщинка, — я еле сдерживался, поверь. Мне иногда приходит мысль продать мои шесть процентов и навсегда выйти из дела. В конце концов, я не так сентиментален, как ты, и не желаю привязываться ни к вещам, ни к людям, ни к воспоминаниям.

— Значит, ты… ты забыл о том, чему нас учил папа.

Татьяна медленно и тихо произнесла эту фразу. Она расстегнула пиджак своего брючного костюма и снова включила ноутбук.

— Это упрек?

— Нет, но… мне не нравится, когда ты так говоришь.

— Я ничего не забыл, но отец не мог предвидеть всей этой ситуации. Но ты знаешь, я во всем виню только самого себя. Это я виноват… я просто испугался за тебя.

— Решение принимала я сама. Это ничего бы не изменило. Даже если бы я отказалась продать акции, они все равно тем или иным способом завладели бы нашим банком… есть много разных методов. Это был бы лишь вопрос времени.

— И нам никто не помог… даже твой «друг семьи».

— Белосельский тоже о нем отозвался с насмешкой.

— Белосельский! Кстати, как ты его находишь? Я ведь ясно дал ему понять, что мы в нем не нуждаемся.

Татьяна надела очки и закрыла ноутбук.

— Ты знаешь, я еще не решила… В нем… в его глазах точно ощущается особая сила. Странно, но я давно не встречала таких людей… В нем словно сочетается непоколебимая уверенность, приверженность собственным принципам и своеобразная любезность. Когда он высказывал определенные суждения или предсказывал события, поневоле хотелось в это верить.

Брат посмотрел на сестру с некоторой укоризной и даже удивлением.

— Только не говори мне, что он тебя убедил принять помощь.

— Я повторяю, — упрямо отвечала девушка, — я еще не пришла ни к какому заключению. Для начала я хочу сама навести справки о Белосельском…

— Он тебе понравился… в этом все дело.

— Николай! — с упреком воскликнула Татьяна, сверкнув глазами. — Я не позволю тебе так говорить.

— Ты по-прежнему встречаешься с сыном Лагании? Тебя еще не тошнит от него?

— Нет, мы расстались. И говорю я это только для того, чтобы ты больше не смел меня ни о чем спрашивать… Я не смешиваю работу и бизнес. И ты это прекрасно знаешь… И сейчас меня интересует совершенно другое.

— Точнее, кое-кто другой. Да, жаль, что полковник подсунул нам этого субъекта. Белосельский имеет плохую репутацию. На мой взгляд, он такой же хищник, как и Аланьевы. Он привык захватывать. Достаточно вспомнить историю с бедным ресторатором. Об этом говорила вся Москва.

— Это ничего не значит…

— А в его прошлом были еще более ужасные вещи.

— Я лишена предрассудков. Меня не интересуют его скелеты в шкафу. Мы сами не ангелы. Мы должны вернуть бизнес.

— А кто тебе даст гарантию, что он сам не захочет захватить наш банк? Вспомни, что отец говорил — «олигарх всегда опасен для нашего предприятия».

— Прекрати! — произнесла Татьяна таким тоном, что Николай немного вздрогнул. — Мы должны рискнуть. У нас нет другого выхода.

Несколько минут они молчали. Наконец Николай воскликнул:

— Я тебя хорошо знаю! Ты уже все заранее решила! Упрямство ты унаследовала от матери. Ты почти никогда не слушаешь моих советов. Белосельский еще более опасен для нас, чем братья-близнецы. Ему нельзя доверять. Он темная лошадка, действующая методами, о которых противно говорить. И с таким человеком ты ведешь переговоры… Смотри, я тебя предупредил… Не принимай на себя никаких обязательств. Иначе даже я не смогу тебе помочь.

— Ты ошибаешься. Белосельский заявил, что не собирается участвовать в капитале нашего банка. Ему нужны Аланьевы вместе с их активами. Он намерен объявить им войну.

— Он не сможет. Его военное агентство — не всесильная волшебная палочка. За Аланьевыми стоят сенаторы, политические партии, силовики и камарилья из Центрального банка. Чем же он намерен всех их запугать?

— Я не собираюсь это знать.

— Не будем спорить. Я не собираюсь на тебя давить. Обещай, по крайней мере, во всем консультироваться со мной, если Белосельский захочет тебя принудить.

— Никто не собирается меня ни к чему принуждать. После того что произошло, все кажется бессмысленным.

— А что ты намереваешься делать сейчас? Останешься в правлении?

— Пока не знаю. Аланьевы хотят поставить председателем своего человека, может, мы не сработаемся… Я говорю про себя, ты же перед ними бегаешь на задних лапках и почти во всем соглашаешься. В газетах напечатали, что ты заявил, что считаешь их профессиональными банкирами.

— Опять ты придираешься. Ты же понимаешь, что хотя бы внешне мы должны улыбаться друг другу.

— Ты ведь не был лицемером раньше. И я тебя любила за это…