пока его люди исполняли его приказ и оттаскивали отпиравшегося мужчину в сторону, чтобы казнить, на колени перед своим бывшим господином опустился уже второй предатель.

— В чем заключался план полководца Хиаши? Должен ли был он убить меня или взять в плен? — повторил Мамору свой вопрос.

— Я... я… все скажу, господин, я все скажу! — забормотал тот.

— Так говори.

— Он... он хотел... вернее, не хотел, не должен был... нам велели, чтобы...

— Замолчи, — велел Мамору, терпение которого закончилось очень быстро.

Вопли первого пленного как раз затихли.

— Казните его.

Пришел черед второго выть.

Мамору же обернулся к строю, который больше не представлял собой одну линию, а скорее походил на рябь, что раз за разом прокатывалась по водной глади.

— Так будет с каждым, пока я не услышу ответ на свой вопрос, — глухим, равнодушным голосом пообещал он и выхватил из толпы третьего. — Шаг вперед.

Его приказ звучал как приговор, который нельзя было ни отсрочить, ни отменить.

По его слову казнили еще десятерых, прежде чем один из предателей сам шагнул вперед, не дожидаясь, пока велят кому-то иному.

— Я знаю, что должен был сделать полководец Хиаши, — сказал он, и его слова тут же потонули в громком гуле голосов.

— Тихо! — Мамору вскинул руку и посмотрел на объявившегося смельчака.

Его лицо показалось ему знакомым. Он нахмурился, свел на переносице брови, напрягая память.

— Говори, Сэдзо.

Тот, услышав свое имя, вздрогнул и впился в лицо Мамору полубезумным, лихорадочным взглядом.

— Я все расскажу, если ты пощадишь остальных, господин, — прошептал побелевшими губами.

— Ты еще смеешь выдвигать мне условия? — прищурившись, очень тихо поинтересовался Мамору. — После того, что вы все сотворили? Я мог бы приказать разрубать вас одного за другим на куски. Но вам всего лишь отрубают головы. Это уже мое милосердие, это уже пощада, — выплюнул он с отвращением.

Предатель по имени Сэдзо вновь вздрогнул и поднял на него взгляд покрасневших, запавших глаз.

— Тогда сохрани жизни хотя бы тем, кто еще юн. Они лишь выполняли приказы своих военачальников.

— Преступные приказы, — процедил Мамору сквозь зубы. — Или ты немедля начинаешь говорить, или твоя голова через мгновение отделится от тела, — и он указал рукой в сторону, где лежали тела тех, кого уже казнили.

— Тебя должны были взять живым, господин, — Сэдзо тяжело вздохнул смирившись. — Ты нужен был живым, а потом полководец Хиаши должен был передать тебя советнику Императора.

— Советнику Горо?

— Да. Большего я не знаю. Никто не знает. Это все, что рассказали полководцу Хиаши.

Сглотнув вязкую слюну, Мамору медленно кивнул. Нечто подобное он и ожидал услышать. Он не думал, что его намеревались убить; плен казался более вероятным исходом. Его младший брат не мог быть столь милосерден, что согласился бы так легко прекратить его мучения.

Нет, впереди его совершенно точно ожидали бы пытки, публичный позор, а затем — казнь.

— Что было уготовано госпоже Талиле? — процедил он сквозь зубы.

— Полководец Хиаши получил свой приказ до того, как вы разделились. Мы думали, госпожа Талила будет вместе с вами...

— И надеялись пленить и ее тоже? — от изумления Мамору вскинул брови.

Сэдзо помрачнел.

— Нет, — скривился он. — Но ее бы остановило, если бы мы взяли тебя в плен.

Мамору постоял еще немного, кое-что обдумывая. Затем кивнул сам себе, развернулся и пошел прочь.

— Постой! — выкрикнул Сэдзо ему в спину. — Разве ты не спросишь, почему мы согласились тебя предать?! Почему примкнули к полководцу Хиаши?!

— Мне плевать, — бросил он, не замедлив шага и даже не обернувшись.

— Господин, что делать с пленными? — его нагнали самураи.

— Пусть живут. До утра. А потом я решу, — отозвался Мамору и смахнул со лба выступившую испарину.

Значит, его должны были передать советнику Горо. И его пленом связать Талиле руки.

Предателей в его войске оказалось слишком много. Кто-то успел сообщить Императору, что жена стала ему слишком дорога. Быть может, это сделал Сэдзо, которого Мамору вспомнил по лагерю у подножья горного хребта.

Когда он сказал, что ему плевать на причины, подтолкнувшие их всех к измене, он говорил правду. Он не собирался выслушивать их оправдания и потакать попыткам снять с себя вину, переложив ее на что-то иное. Или кого-то.

Выходило, что Хиаши, оставшийся в гарнизоне у реки, предал его, пока сам Мамору и ушедшее с ним войско сражалось с Сёдзан в горах. И потом застряло там, заключенное в снежную ловушку.

Его сближение с Талилой происходило на глазах у предателей, которые поспешили доложить об этом при первой же возможности. И тогда у Императора и его советников созрел план, вон только они не учли одного: что Мамору прикажет разделить войско и отправит отряд под предводительством жены другим путем.

Идея, которая пришла ему в голову, отдавала чистейшим безумием. Но... он мог бы воспользоваться преимуществом, которое выгрыз у судьбы. Впервые за все время прямо сейчас он опережал Императора на несколько шагов.

Он выжил. Он разделил войско. Он разгромил предавших его людей и получил ценные сведения.

На которые, конечно же, не стоило слепо и безоглядно полагаться.

Но которые следовало держать в уме.

Так почему бы не сыграть с советником Горо в игру, которую он так любит?..

Мамору провел ладонью по обрубленным на затылке волосам и затем бросил взгляд на катану, которую по-прежнему сжимал в руке.

Задумка вырисовывалась все четче и четче.

Рядом не было никого, кто сказал бы ему, что это — безумие. Впрочем, Мамору и не нуждался в подобных замечаниях; он сам прекрасно понимал, что задумал. Гораздо более насущным вопросом являлся другой: кому он сможет доверить свое войско? Теперь, когда он уже столкнулся с предательством.

И вот на него у Мамору не было ответа. Пока.

Он едва спал ночью. При неярком свете жировика перебирал карты и начертания земель, считал в уме время, которое понадобилось бы Талиле, чтобы достичь Восточной провинции, и размышлял, не впал ли в безумство он сам.

Никто не знал, что он разделит войско, когда Хиаши склонили к измене. Но теперь, вероятнее всего, об этом уже знали все. И советник Горо, который получал сведения о том, что происходило в войске Мамору так быстро, словно сам являлся его частью.

К этому