– Хоуп, – говорит он, – вы должны сейчас же отвезти меня к ней. Отвезите меня к моей Розе.

Жакоб отказывается даже зайти домой и собрать вещи – он настаивает, чтобы мы немедленно отправились на Кейп-Код, не теряя ни минуты.

– Я должен ее увидеть, – повторяет он, переводя беспокойный взгляд с меня на Гэвина и обратно. – Должен увидеть ее как можно скорей.

Я остаюсь с ним, пока Гэвин бегом несется за своим джипом, чтобы подогнать его сюда: Жакоб после операции на бедре быстро ходить не может. Мы ждем в северной части Бэттери-парка, прохаживаясь по улице, и все это время Жакоб так меня рассматривает, будто перед ним призрак. Мне хочется расспросить его о многом, но я жду возвращения Гэвина, чтобы он тоже услышал ответы.

– Вы моя внучка, – тихо говорит Жакоб, пока мы ждем. – Это так?

Я киваю медленно:

– Кажется, да.

Все это очень странно, я никак не могу избавиться от мыслей о человеке, которого всю жизнь называла дедушкой. Как-то все это нечестно по отношению к нему. Хотя, с другой стороны, он ведь с самого начала знал, на что идет. Это был его сознательный выбор – воспитывать мою мать как плоть от плоти своей.

– Моя дочь очень на вас похожа, – признаю я.

– У вас есть дочь? Я киваю:

– Анни. Ей двенадцать.

Жакоб берет меня за руку и заглядывает в глаза.

– А ваша мать – или отец? Ребенок Розы? Это был мальчик или девочка?

Меня впервые как обухом по голове ударяет мысль, как это трагично, что мама умерла, так и не встретив Жакоба, скорее всего, даже не догадываясь о его существовании. Сердце разрывается при мысли, что и сам Жакоб никогда не увидит ребенка, ради спасения которого он лишился всего.

– Девочка, – тихо отвечаю я. – Жозефина.

Дитя Иакова, которое следовало спасти, чтобы род продолжился. Вспомнив католическую церковь на выезде с 95-го шоссе, я поеживаюсь. Разгадка все время была рядом.

– Жозефина, – нараспев произносит Жакоб.

– Она умерла два года назад, – добавляю я, помолчав. – От рака груди. Мне очень жаль.

Жакоб издает сдавленный стон, точно раненый зверь, и немного подается вперед, как будто кто-то невидимый ударил его в солнечное сплетение.

– Господи, – бормочет он, выпрямляясь через несколько секунд. – Это такая потеря для вас, я соболезную.

Мои глаза снова наполняются слезами.

– А я соболезную вашим утратам. Даже не могу выразить, как мне жаль, что все так получилось.

Что потеряно семьдесят лет. Что он никогда не видел своего ребенка. И вообще не знал, что этот ребенок родился и жил на свете.

Тут Гэвин – он как раз подъехал – выскакивает из автомобиля. Помогая Жакобу забраться на заднее сиденье, мы успеваем переглянуться. Я сажусь рядом с Гэвином, и, глянув в зеркало, он проворно отъезжает от тротуара.

– Мы отправляемся на Кейп-Код, и я постараюсь доставить вас туда как можно быстрее, сэр, – рапортует Гэвин.

– Благодарю, молодой человек, – отвечает Жакоб. – А могу я спросить, кто вы?

Я хохочу, нервного напряжения как не бывало – подумать только, я забыла представить Гэвина! Я поспешно исправляю ошибку, объясняю, что именно благодаря ему все и стало возможным, да и сегодня он помог мне отыскать Жакоба.

– Гэвин, спасибо вам за все, – благодарит Жакоб, когда я заканчиваю объяснения. – Вы, должно быть, муж Хоуп?

Мы с Гэвином смущенно переглядываемся, и я чувствую, что покраснела.

– Э-э, нет, сэр, – объясняю я. – Просто хороший друг. Я украдкой посматриваю на Гэвина, но он напряженно глядит вперед, полностью сосредоточившись на дороге.

Мы молчим, пока не выезжаем с Вестсайдского шоссе на I-95 через северный Гарлем и по мосту не попадаем на материк.

– Можно мне кое о чем вас спросить, мистер Леви? – обращаюсь я к Жакобу, поворачиваясь назад.

– Прошу вас, пожалуйста, называйте меня Жакобом, – говорит он. – Или, если хотите, вы могли бы звать меня дедушкой, я буду только счастлив. Хотя, по-видимому, для этого пока еще слишком рано.

Я подавляю вздох. Мне горько за того, кого я называла дедушкой всю свою жизнь. Насколько было бы лучше узнать всю правду, пока он еще был жив. Тогда я смогла бы поблагодарить его за все, что он сделал для спасения бабушки и моей матери. Как жаль, что я не понимала, чего он на самом деле оказался лишен.

– Жакоб, – начинаю я, помолчав. – Что случилось тогда во Франции? Во время войны? Бабушка никогда в жизни ни словом об этом не обмолвилась. Мы жили в неведении, не знали даже, что она еврейка. Все это всплыло лишь несколько недель назад.

Жакоб явно поражен.

– Но как такое возможно? А что же вам было известно?

– Мы знали, что она родом из Франции, – рассказываю я, – и приехала сюда под именем Розы Дюран. И сколько я себя помню, она всегда ходила в католическую церковь.

– Mon Dieu, – шепчет Жакоб.

– Я никогда ничего не знала ни о том, что случилось с ней во время холокоста, – продолжаю я, – ни о ее семье. Ни о вас. Она держала все в секрете, пока несколько недель назад не дала мне список имен и не попросила съездить в Париж.

Коротко я повествую ему о поездке в Париж, о знакомстве с Аленом, о том, что он приехал сюда со мной. У Жакоба загораются глаза.

– Неужели Ален здесь? – переспрашивает он. – В Соединенных Штатах?

Я киваю.

– Скорее всего, он сейчас с бабушкой. – Только сейчас меня осеняет, что нужно срочно позвонить Алену и Анни, сообщить им, что мы отыскали Жакоба. И все же я решаю сделать это чуть позже, так мне не терпится услышать его историю. – Пожалуйста, вы можете рассказать, как все было? Я же почти ничего не знаю наверное, могу только догадываться.

Жакоб вместо ответа отворачивается к окну. И долго молчит, а я так и сижу, развернувшись назад и не сводя с него глаз. Гэвин косится на меня.

– Ты как, ничего? – тихонько спрашивает он.

Я киваю и улыбаюсь в ответ, после чего снова переключаю все внимание на сидящего позади меня Жакоба.

– Жакоб? – окликаю я.

Мой голос, кажется, помогает ему выйти из оцепенения.

– Да-да, простите. Я просто ошеломлен. – Он слегка покашливает. – Так о чем бы вы хотели узнать, милая Хоуп?

Он смотрит на меня с такой нежностью, что мне разом становится и радостно, и грустно.

– Обо всем, – шепчу я.

И Жакоб начинает свое повествование. Он рассказывает нам, как впервые познакомился с бабушкой и Аленом в Люксембургском саду в канун Рождества 1940 года и как, только увидев ее, он мгновенно понял, что моя бабушка – его любовь на всю жизнь. Он рассказывает, что почти сразу стал участником движения Сопротивления. Его отец в нем участвовал, да и сам он понимал: им, евреям, необходимо было самим позаботиться о своем спасении, за них этого никто не сделает. А с бабушкой они часто обсуждали, как будут когда-нибудь жить в Америке, там, где жизнь свободна и безопасна и где не преследуют за религиозные убеждения.