– Ты в этом уверен? – Гасан шагнул к нему и облокотился на стену. Его большие коричневые руки были покрыты грубыми мозолями, а тяжелое золотое кольцо на большом пальце могло бы налезть на запястье ребенку. – Ты ведь так успешно скрывал свои контакты с «Танзимом».

Али похолодел. Он точно ослышался. Но когда он поднял на отца встревоженный взгляд, он кое-что заметил.

Стражники последовали за ними. И они перекрывали выход.

Немой ужас сковал Али. Он вцепился в парапет, чувствуя, словно у него выдернули ковер из-под ног. Он начал задыхаться и, выглянув вниз, на секунду подумал о том, чтобы спрыгнуть.

Гасан на него даже не смотрел. Он с безмятежным выражением любовался своим городом.

– Педагоги всегда отмечали твои способности к счету. «У вашего сына такой талант к математике», говорили они. «Какая находка для казначейства», говорили они. Я думал, они преувеличивают. Списывал твое назойливое увлечение экономическими вопросами на очередную твою причуду, – что-то дрогнуло в его лице. – А потом «Танзим» начал водить за нос самых смышленых моих счетоводов. Мне заявляли, что их финансирование невозможно отследить, что их запутанная и неразборчивая бухгалтерия была разработана специалистом с доскональным пониманием человеческой банковской системы… и явным излишком свободного времени. Мне не хотелось верить в такое. Уж конечно, мой родной сын, кровь крови моей, никогда меня не предаст. Но я понимал, что должен хотя бы провести ревизию твоих счетов. И суммы, которые ты регулярно брал на руки, Ализейд. Я бы и рад предположить, что ты содержишь корыстолюбивую наложницу или испытываешь сильную зависимость от человеческих дурманов… но ты всегда выражал недвусмысленное нетерпение по обоим вопросам.

Али молчал. Его раскрыли.

На лице короля играла бледная безрадостная улыбка.

– Милостивый Боже, неужели мне в кои-то веки удалось заставить тебя замолчать? Нужно было давно обвинить тебя в государственной измене, чтобы не слышать твоих невыносимых комментариев.

Али сглотнул и прижался ладонями к каменной стене, чтобы не выдать, как сильно дрожали руки. Проси прощения. Только это уже ничего не изменит. Неужели отец и правда все эти месяцы знал, что Али поддерживает «Танзим»? А как же убийства Дэвов?

Господи, прошу тебя, пусть он знает только о деньгах. Али сомневался, что был бы до сих пор жив, знай отец обо всем остальном.

– Но… но ты назначил меня каидом, – сказал он, заикаясь.

– Это был тест, – объяснил Гасан. – Который ты с треском проваливал, пока прибытие Афшина не заставило тебя пересмотреть приоритеты. – Он скрестил руки на груди. – Надо отдать должное твоему брату. Мунтадир был самым яростным твоим защитником. Говорил, что ты готов бросить деньги любому шафиту, который придет к тебе плакаться. Так как он тебя лучше знает, я согласился дать тебе второй шанс.

«Вот почему Мунтадир отвел меня в склеп», – понял Али, вспоминая, как брат уговаривал его держаться подальше от шафитов. Он не стал вмешиваться в испытание напрямую, так как и это можно было расценить как предательство, но он прошел по самому краю. Али не ожидал такой братской преданности. Все это время он осуждал Мунтадира за его пристрастие к алкоголю и легкомысленное поведение, в то время как Мунтадир, похоже, был единственной причиной, почему Али до сих пор не убили.

– Аба, – начал он, – я…

– Не нужно извинений, – рявкнул Гасан. – Кровь на твоей одежде и тот факт, что на сей раз, оказавшись в беде, ты пришел ко мне, а не помчался к какому-то шафитскому проповеднику, помогли мне рассеять сомнения. – Он посмотрел на перепуганного Али, и тот съежился под напористым взглядом отца. – Но ты покоришь эту девчонку.

Али сглотнул и кивнул. Молча. Он держался на ногах из последних сил.

– Я надеюсь, мне не нужно тратить время и объяснять тебе, какое наказание ждет тебя в случае очередного обмана, – продолжал Гасан. – Хотя, зная, как вы любите строить из себя великомучеников, я все-таки уточню. Пострадаешь не только ты. Если ты хотя бы задумаешься о том, чтобы снова предать меня, я заставлю тебя отвести сотню невинных шафитских мальчиков на эту проклятую лодку. Ты меня понял?

Али снова кивнул, но отцу этого было недостаточно.

– Скажи это вслух, Ализейд. Скажи, что ты меня понял.

Голос Али звучал как из бочки.

– Я все понял, аба.

– Вот и хорошо. – Отец хлопнул его по плечу с такой силой, что Али подпрыгнул, и кивнул на его испорченную форму. – А теперь умойся, сын мой, – он отпустил плечо Али. – На твоих руках слишком много крови.

Нари проснулась ни свет ни заря.

До ее уха долетали голоса десятков муэдзинов со всех минаретов Дэвабада в едином призыве к утренней молитве. Странно, что в Каире она никогда от этого не просыпалась, но здешние каденции, чем-то неуловимо отличавшиеся от каирских, каждый день исправно будили ее. Она поворочалась в постели, спросонья успев удивиться шелковым простыням, и открыла глаза.

Теперь ей всегда требовалось несколько минут, чтобы вспомнить, где она находится, поверить, что роскошные покои, в которых она очутилась, ей не приснились, а широкая кровать, заваленная мягкими кружевными подушками, которая приподнималась над толстым ковром на изогнутых ножках красного дерева, принадлежала только ей одной. То же самое повторилось и этим утром. Нари обвела взглядом просторную опочивальню, любуясь искусными коврами и шелковыми обоями с нежным рисунком. Одну стену целиком занимал огромный пейзаж с изображением дэвастанской деревни, написанный самим Рустамом – ее дядей, как она не переставала себе напоминать, до сих пор не привыкнув к тому, что она больше не сирота. Резная деревянная дверь вела в персональную ванную.

За другой дверью открывался гардероб, под который ей выделили отдельную комнату. Для девушки, которая много лет прожила на каирских улицах и считала себя счастливицей, когда у нее появились две простые абайи в приличном состоянии, содержимое этого небольшого помещения казалось сказкой… в конце которой девушка продаст всю одежду и отложит заработок в копилку, но все-таки сказкой. Шелковые, легкие, как воздух, платья с вышивкой из чистого золота; приталенные войлочные накидки всех оттенков радуги, украшенные россыпью цветов из драгоценных камней; туфли из бисера, такие прелестные и утонченные, что жалко было в них ходить.

Была в гардеробе и практичная одежда, например, дюжина комплектов туник, доходящих до голени, и богато расшитых штанов ее размера, по моде, которую носили Низрин и все женщины-Дэвы. Столько же вариантов чадры, длинного, в пол, покрывала, которое тоже пользовалось популярностью у женщин ее племени, висело на стеклянных болванках, но смотрелось на них гораздо эффектнее, чем на голове у Нари. Она никак не могла привыкнуть к узорчатым золотым наголовникам, которые надевались поверх чадры, и то и дело наступала на ее полы, и весь ансамбль сыпался на пол.