Отрок задумчиво свел брови, и Лёля вдругпоняла его невысказанный вопрос: откуда же ты бежала среди ночи мокрая и почемуне постучала в дом?

– Я нечаянно… упала в реку, – сказалаона. – А была уже ночь, и я постеснялась кого-то беспокоить.

Мальчик кивнул, отводя глаза, и Лёля поняла,что он не поверил ни одному ее слову. Да и на здоровье!

– Слушай, это мы где? – спросила затаивдыхание.

Как ляпнет он сейчас… что-нибудь про Сибирьили про Дальний Восток! Что же с того, что ели да березы вокруг? Они кругомрастут, а Россия велика.

– Деревня Лесная, – сказал мальчик.

– Ну! И где это? До города далеко?

– Верст… не знаю сколько, – последовалответ. – Далеко, я в городе и не был ни разу.

Лёля беспомощно уставилась на странногоребенка: то есть как это – ни разу не был в городе?!

– Да оставь ты мальца в покое, –послышался снизу надтреснутый старушечий голос, и Лёля увидела, как задрожалалестница, приставленная к краю сеновала: по ней кто-то лез. – Про себясначала скажи: чья будешь и откуда?

Сначала показался черный в меленькую горошинкуплаточек, потом – седая прядка, выбившаяся на лоб, а затем и лицо, до такойстепени опутанное морщинами, что Лёле в первую минуту почудилось, будто женщинанабросила на лицо сетку. Нет, она просто была очень стара, и жизнь безжалостнопрошлась по ее лицу своим резцом.

Руки ее были и вовсе страшны: большие,раздавленные работой, с плоскими мужскими ногтями на узловатых пальцах.Набухшие вены казались темными веревками, обвившими эти натруженные руки.

– Чего вытаращилась? – спросила старуха –не сердито, впрочем, а со смешком. – Не бойся, не Баба Яга. Баба Дуня менязовут, а ты кто?

– Лёля…

– Ага, – кивнула бабка. – Ну, Лёлятак Лёля. А это внучок мой – Леша, Алексей – человек божий, покрыт рогожей. Ты,Лёля, из каких же будешь? Варначка беглая? С бабьей каторги утекла?

Лёля мгновение смотрела в бесцветные спокойныеглаза, удивляясь не столько замшелому словечку и дикому вопросу, сколько этомубабкиному спокойствию. Казалось, старуху ничто не могло удивить!

И тут же вспыхнула догадка. Стоп-стоп-стоп…бабья каторга – это, надо думать, женская ИТК? Вроде бы где-то в области естьколония, чуть ли не на границе Нижегородчины с Чувашией… И если в деревню можетвот так, запросто, забрести беглая варначка, значит, деревня от колонии нестоль далеко. И, выходит, Лёля все-таки не в дебрях уссурийской тайги, не вкаком-нибудь там Забайкалье, куда бежал бродяга с Сахалина сибирской дальней стороной,а не столь уж далеко от дома! Ну да, каких-нибудь верст триста, сущая чепуха.Это если она ничего не перепутала. Мало ли таких колоний в России? Так что нестоит пока отказываться от варианта «Дерсу Узала-2».

– Какой-нибудь город есть поблизости? – спросила,нервно стиснув пальцы и с мольбой вглядываясь в выцветшие глаза.

– Верст, надо, шестьдесят до Курмыша, –задумчиво сказала старуха – и невольно усмехнулась, когда Лёля испустила вздохглубочайшего облегчения.

До Курмыша… Курмыш – это же Нижегородскаягуберния! Шестьдесят верст – семечки по сравнению с тем, чего ожидала Лёля. ОтКурмыша идут автобусы на Воротынец, а от Воротынца до родимого города наавтобусе часа три, ну, может, чуть больше!

Слава богу, слава богу! Лёля уже не чувствуетсебя песчинкой, затерявшейся в межзвездном пространстве и летящей невесть вкаком направлении. Дом далеко, конечно, но теперь хотя бы приблизительнопонятно, где он.

– Одна с-под стражи ушла? –полюбопытствовала баба Дуня.

– Одна, – рассеянно отозвалась Лёля, нотут же спохватилась: – Ой, да вы неправильно поняли! Все не так! Я никакая неэта, как ее… не варначка, не из колонии. Я ночью убежала во-он из того дома,знаете, такая барская усадьба, на горушке стоит? Пожалуйста, помогите, мнедомой нужно верну…

Лёля осеклась. Коричневое от солнца, дубленноеветром лицо старухи вдруг резко побледнело.

– Из усадьбы беглая? – прошипелаона. – А ну, пошла! Пошла отсюда вон!

И, вцепившись своей корявой ручищей в Лёлинущиколотку, дернула с такой силой, что девушка едва не грянулась с высоты наземлю.

Ее успел поймать мальчик: схватил за плечи,дернул, но старуха была сильнее. Он упал, не выпуская Лёлю. Козленокпронзительно замекал, Леша жалобно закричал что-то невнятное – и вдруг тиски,сжимавшие Лёлину ногу, разжались.

Старуха с тревогой смотрела на внука и зримопопыталась смягчить свои искаженные злобой черты.

– Лешенька, Лешенька, – проскрипела онакак могла ласково. Впечатление было такое, словно старая скрипучая дверь решилаподражать кошачьему мурлыканью. – Ну чего ты, ну чего? Мыслимо ли деловязаться с барскими? Ноздрюк спозаранок по дворам рыщет, аки волчище, а я и вголову не взяла, чего он заколготился ни свет ни заря. Проведают, что скрылибеглую, со свету сживут, разве не знаешь? И так едва дышать дают… а будет что?

Леша не отвечал, вцепившись в Лёлино плечо,зажмурясь, тоненько воя. Козленок верещал ему в лад.

Лёля, ничего не понимая, с ужасом водилаглазами от старухи к внуку и обратно.

Баба Дуня вдруг согнулась, уткнулась лбом вщелястые доски и умолкла.

Леша не унимался – скулил, будто побитыйщенок.

Баба Дуня подняла голову и глянула на Лёлю –пусть еще недобро, но уже без прежней ожесточенности.

– Ладно, – выдохнула покорно. –Слышь, Лёха, ладно тебе выть! Не гоню я ее, утихни!

Мальчик умолк. Немедленно притих и козленочек.

– Пошли в избу, – сурово велеластаруха. – Чего тут, на насесте, как птицы небесные?

– А можно, я лучше тут? – робкозаикнулась Лёля. – Как-нибудь пересижу до ночи, а потом вы мне покажете,куда идти, в какую сторону…

– В избу пошли! – угрюмо повторила бабаДуня. – В любую минуту Ноздрюка дурным ветром нанести может, моргнуть неуспеешь, а он уж тут. А в избе окошки во все стороны, небось не подкрадется.Пошли – и не перечь.

Лёля покосилась на мальчика. Алексей, человекбожий, улыбнулся, беря на руки козленка и на коленках подвигаясь к лестнице.Лёля, с трудом переводя дыхание, выгребла из сена свои так и не просохшиеодежки, смотала их в тючок и, тоже на коленках, заелозила вслед за Лешей.Козленок глядел поверх его худого плеча и слабенько взмекивал, словно бормотал:«Н-не н-надо… Н-не ходи-и…»

Но делать было нечего.