– Да она что? – Дмитрий вскочил. –Ее же надуют! Отберут деньги – и поминай как звали! Обязательно надо обратитьсяв милицию, в конце концов, и там тоже нормальные люди есть!

– Боюсь, сейчас Марине этого недокажешь, – уныло сказала Александра Герасимовна.

– И все равно, – не унималсяДмитрий. – Разве можно решаться на такое без подстраховки? Вообще этоможет быть подставка, розыгрыш?

– Н-ну уж! – вскинула головустарушка. – Кто же мог узнать о Лёлином исчезновении? А главное… Я,например, склонна им поверить.

– Почему?

– Некоторые детали выглядят очень достоверно.Например, они пишут в подтверждение своих слов, что Лёля была одета в джинсы,футболку и кроссовки, а увезли ее на черном автомобиле марки «Дюранго». Ну как,убеждает?

Дмитрий снова опустился на лавочку.

– Я одно знаю: Марина Алексеевна не должнаучаствовать в этом одна.

– А это первое и непременное условие, –тихо сказала Александра Герасимовна. – Если рядом с ней увидят хоть одногочеловека, никто не подойдет. Похитители уберутся восвояси. Ну и всякие разныевещи в таком случае грозятся сделать.

– С Лёлей?

Она кивнула.

– О господи… – Дмитрий сжал ладонямиголову. – Может быть, если бы я не появился сегодня с этим проклятымСерегой… Может быть, она поверила бы мне, рассказала бы, мы бы что-нибудьпридумали… А сейчас ведь ни за что не скажет, ни за что!

– Марина-то? – пробормоталаГерасимовна. – Это точно! Марина тебе не скажет. Но ничего. Я тебе скажу.

Ай люли-люли-люли,

Прилетели голуби.

Прилетели, прилетели,

Крылышками пошумели…

Лёля проснулась мгновенно, как от толчка.Сразу вспомнилось все, что было с ней. Напряглось тело, готовое вскочить,бежать, может быть, драться… Но ей удалось удержать себя на месте, не открыватьглаза, а так и лежать неподвижно, вслушиваясь в мальчишеский хрипловатый голос,который неровно пел где-то рядом:

Солнце в красных сапогах,

В позолоченных серьгах,

Как по синю небу ходит

И луну под землю сводит…

Может быть, тот, кто поет, не видит Лёлю? Ведьночью она зарылась в сено с головой, надежно замаскировалась. Если бы увидел,уж точно поднял бы шум.

Лёля чуть раздвинула ресницы, но ничего неувидела, кроме дрожащих сухих травинок. И вдруг что-то задышало совсем близко,обдав теплом лицо. Лёля испуганно открыла глаза – и испустила вопль, увидевпрямо перед собой маленькую мохнатую мордочку с влажным носом и косящимиглазами. Вскинулась – и снова закричала от резкой боли, рванувшей спину.

Что-то шумно порскнуло прочь, словно вихрь посеновалу прошел. Лёля села, суматошно озираясь, но ничего не увидела, кромесена. Неужели померещилось? Но вот эта боль в спине отнюдь не померещилась.Кожу будто железными когтями драли…

А ведь и правда – железными. Там, в трубе,Лёля зацепилась за острые концы прутьев. Вгорячах не заметила боли, а спинанебось была изрядно поцарапана. Рубаха прилипла, вот и…

Что-то зашуршало, Лёля сжалась в комок, но тутже отвела руки от лица и во все глаза уставилась на странное явление. Прыгая пощелястым доскам, к ней приближался козленок – совсем махонький, тонконогий,серенький. Подскочил, с прежним невинным любопытством заглянул в глаза, ткнулсямягкими губами в ладонь.

Лёля перевела дыхание и невольно улыбнулась.Прикосновение было таким теплым и трогательным!

– Ах ты, миленький, – шепнула, осторожно,одним пальцем поглаживая нежную курчавую голову козленка, на которой еще небыло и намека на рожки. – Ах ты, серенький… жил-был у бабушки серенькийкозлик, да? Это про тебя песенка? А где же твоя бабушка?

– Бабуля еще спит, – ответил чей-тоголос, и Лёля с новым воплем отпрянула от козленка, закрыв лицо руками. Онасовсем забыла, что на сеновале был кто-то еще. Не козленок же пел!

– Тише! – испуганно шепнул голос. –Ты чего так кричишь?

Лёля глянула сквозь растопыренные пальцы иувидела, что козленка теперь держит на руках юноша, нет, мальчик… вернее, какраньше говорили, отрок: лет тринадцати-четырнадцати – худой до прозрачности,бледный, с большими ярко-синими глазами. Волосы у него были, конечно, льняные,стриженные в скобку, и только линялая футболка, некогда черная, а теперьтускло-серая, с бледным пятном неразличимой эмблемы, подтверждала, что передней не какой-нибудь иконописный отрок Варфоломей, а реальное существо.

Для своих лет он был довольно высок, оттогоказался нескладным. Пальцы с обломанными ногтями поражали длиной и гибкостью.Они зарылись в серую шерстку козленка, поглаживая его, и тот блаженно, тоненькомекал.

– Спину больно, да? – шепотом спросилотрок.

Лёля так удивилась, что даже забыла про страх:

– А ты откуда знаешь?

Он глянул недоуменно:

– Да как же? Слышу, вижу. Что ж тут особенногознать? Повернись-ка.

Лёля еще раз смерила его взглядом и осторожноповернулась, продолжая недоверчиво коситься через плечо. Впрочем, даже этопричиняло боль. Вдобавок козленок, которого отрок спустил с колен, забежалперед Лёлей и снова уставился на нее бессмысленно хитроватыми глазенками.

Ладони сильно налегли на спину Лёли. Онавздрогнула, но не отодвинулась.

– Как по лесу, как по болоту, как по мари тристарухи шли, три сеструхи-болюхи, – забормотал срывающийся голос. –Поди ты, первая сеструха-болюха, в лес-болото, поди, вторая, в топь-бурелом, атретья сгинь за леса, за моря, золой сгори, прахом рассыпься, забудь о рабебожьей Ольге во веки веков, аминь. Он убрал руки, но Лёля не шелохнулась. Онане знала, чему больше изумляться: тому, что не чувствует никакой боли, или чтоэтому мальчику известно ее имя. Или ей послышалось?

– Ты что, знаешь, как меня зовут? –решилась повернуться.

– Нет, – глянул отрок изумленно. –Не знаю. А как тебя зовут?

Значит, послышалось. Лёля вздохнула снекоторым облегчением. Хватит, хватит с нее медицинских загадок.Доктор-шарлатан, да еще и деревенский экстрасенс – это уже перебор!

Тут она заметила, что и мальчик, и козленок сравным любопытством ее разглядывают, причем козленок уже примерялся пожеватьоборванный подол юбки.

– Слушай, ты извини, я тут что-тонадела, – смущенно пробормотала Лёля. – Мои вещи все мокрые были, ятак замерзла…