поисках натуры обязательно должен участвовать режиссер-постановщик. Его поддержала студия. Андрею Арсеньевичу пришлось подчиниться. Вероятно, это стало первой причиной, которая вызвала недовольство Тарковского директором картины.

Группа по всей стране выискивала места, максимально приближенные к описаниям «Зоны» в сценарии. Кто-то привез из Азербайджана фотографии фантастической натуры — каменистой долины Кобустан, испещренной обломками скал и оврагами. Я помню фотографии: если Исфара была лунным пейзажем, то Кобустан — марсианским. Это было настоящее буйство взбесившихся камней, да еще с наскальной живописью и грязевыми вулканами, извергавшими сероводород и другие не весьма благовонные газы. Но там в те времена негде было жить. Одновременно искали нечто похожее на Исфару, от которой Тарковский отказывался с большим трудом. Первопроходцем в поисках вновь стал Роман Калмыков.

* Роман Калмыков: У нас с Тарковским состоялся по этому поводу разговор. Я снова предложил поехать в Кривой Рог и Запорожье. Он захотел посмотреть еще и Крым, особенно восточный, где, как он предполагал, в районе Феодосии, Коктебеля, а может быть и Керчи можно найти что-то похожее на Исфару. Где и что нужно искать, сам он точно не знал. Решено было начать с Крыма. На следующий день после разговора я вылетел в Симферополь.

5 марта. Письмо АН — БН: С Тарковским не связывался, поэтому о твоих деньгах на Мосфильме пока ничего не знаю. Думаю, после праздников все это уладится. Насколько я знаю, павильонные съемки уже закончены, Андрей занят поисками новой натуры. Дело не в том, что землетрясение испортило Зону, а в том, что там сейчас зона бедствия: съемочная группа не может работать без содействия местных властей, нужны жилища для актеров и персонала, а там сейчас не до этого. Впрочем, я мало что об этом знаю, говорю, что знаю понаслышке.

Наконец-то Стругацкие получили информацию о съемках, об отмене экспедиции в Среднюю Азию и необходимости нового выбора натуры. О том, что группа выезжает в Крым, они не знали.

* Роман Калмыков: Через несколько дней в Симферополь прилетели Андрей, Боим и Рерберг. Три или четыре дня мы на машине ездили в разные концы Крыма в поисках нужной натуры. Мы были в Феодосии, Алуште, Судаке, Коктебеле, добрались почти до Керчи. Ездили в окрестности Ялты, Евпатории и Севастополя. Смотрели какие-то каньоны, похожие на Дикий Запад, водопады, ущелья и горные склоны. Все это было очень красиво, прекрасно подходило для вестернов, но для нашего фильма не годилось. Моря же в кадре Тарковский вообще, категорически не хотел. <…> В первый же день в холле гостиницы мы неожиданно встретили Толю Солоницына. Увидев нас, Толя страшно перепугался и первым делом спросил: «А где Тарковский?» Узнав, что он тут же в гостинице, стал нас просить не говорить Андрею, что он здесь, и сразу убежал. Он снимался в фильме Николая Губенко «Из жизни отдыхающих» и боялся, что Тарковский его увидит — Андрей очень негативно относился к другим режиссерам, и если бы он узнал, что Толя снимается у кого-то другого, то ему бы, конечно, не поздоровилось. В заключение мы взяли вертолет и облетели на нем весь Крым.

Роман рассказал также трагикомическую историю, которая произошла у него с начальником симферопольского авиаотряда, где предполагалось взять напрокат вертолет. Дня на два.

* Роман Калмыков: Я объяснил, что мы с «Мосфильма» и хотим полетать в разные места полуострова, поискать места для съемок. Начальник авиаотряда взял письмо, стал читать, и я вижу, как выражение его лица вдруг резко изменилось. У него отвалилась челюсть. Он внимательно посмотрел на меня, снова в письмо, но было видно, что он его уже не читает, а внимательно изучает. Потом он задумчиво и настороженно прочитал вслух: «Тарковский, Рерберг, Боим, Геллер… Кто эти люди?» — спросил он, хотя все разъяснения по их поводу были написаны в письме.

Я понял, что он боится выпускать в полет людей с такими фамилиями, и снова стал объяснять, что мы снимаем фильм и нам нужно искать места для натурных съемок, а это выдающиеся советские кинематографисты, очень много сделавшие для нашего кино. «Это я понимаю, — перебил он. — Но почему все эти люди хотят лететь вместе?» Я объясняю, что это режиссер, оператор, художник и директор, и что лететь им вместе совершенно необходимо. Он снова замолчал и углубился в письмо. В голове у него шла напряженная мыслительная работа. Наконец он что-то придумал. Он посмотрел на меня и после паузы спросил: «А что Рерберг — действительно Георгий Иванович?» — «Да». — «А ваша как фамилия?» — «Калмыков». — «Ага, понятно. И вы тоже собираетесь лететь вместе с ними?» Я ответил, что нет, я остаюсь на аэродроме ожидать их возвращения. Это его почему-то немного успокоило, но все равно, выпускать в полет всю эту компанию вместе он никак не хотел.

Уламывать его пришлось не меньше получаса. Наконец я его уговорил, и он согласился, но категорически потребовал, чтобы мы ему сдали паспорта за день перед полетом, и он лично проверит всех нас. Мы так и сделали. Для него и для нас наши полеты окончились благополучно.

Но для фильма, к сожалению, безрезультатно.

* Александр Боим: Мы с Андреем, Вилли и Гошей летали по всему полуострову на вертолете, смотрели разные экзотические места. Там было очень интересно, но не для нашего фильма. Для нас ничего подходящего мы так и не нашли.

Тарковский решил уезжать из Крыма, но в этот день судьба приготовила ему не очень приятный сюрприз.

* Роман Калмыков: Вечером случилось катастрофическое Бухарестское землетрясение, и в Симферополе его отголоски тоже были слышны. Мы с Боимом и Рербергом после полетов сидели на улице в открытом кафе, поэтому землетрясение почувствовали не очень сильно.

* Александр Боим: В Крыму было тепло, приятно, все вокруг цвело, был теплый вечер, и мы, довольные погодой, понемногу выпивали и землетрясения почти не почувствовали.

* Роман Калмыков: Андрей жил в номере на восьмом или девятом этаже, и его тряхнуло изрядно. С перепуганным лицом он выскочил на улицу и ходил перед гостиницей взад-вперед, кусая ногти. Алик Боим стал ходить вместе с ним, пытался как-то его успокоить. Потом Тарковский сел с нами, выпил рюмку-другую и сказал мне, что теперь он понял, каково нам пришлось в Исфаре.

Бухарестское землетрясение дало о себе знать и братьям Стругацким,