5 марта. Письмо АН — БН [354]: Вчера вечером, около половины одиннадцатого, у нас в Москве было землетрясение. Правда, как я понял, ощутили его только те, кто пребывали на высоких этажах. Но у нас были ощущения совершенно камчатские.

Не очень комфортно чувствовал себя и Борис в Ленинграде.

8 марта. Письмо БН — АН: Землетрясение было и у нас, но из всех моих знакомых заметил его только я один. Сначала мне показалось, что я заработался и у меня все ходит ходуном, но тут же присмотрелся — ба! — занавеска колышется, люстра качается… Э-э, думаю, не пора ли собирать документики и спускаться вниз, благо есть машина… Впрочем, рассказывают, что на самых высоких этажах (10–12) качало и мотало так, что люди выскакивали на улицу, совершенно ополоумев[355].

После землетрясения Тарковский подвел итог крымскому выбору натуры.

* Роман Калмыков: В Крыму ему совсем не понравилось. Все раздражало, все не подходило, и он сам не знал, на чем остановиться. В какой-то степени мы с Вилли вздохнули с облегчением: в Крыму всегда было тяжело работать. Во-первых, там погранзона, во-вторых — и это гораздо хуже — там правительственные санатории, дачи и резиденции, поэтому Крым всегда был строго режимной зоной, и у нас наверняка возникли бы проблемы со всякого рода разрешениями, тем более с танками, бронетранспортерами, оружием и прочим. Да и с размещением съемочной группы в Крыму в конце весны, а тем более — летом и осенью, неминуемо были бы проблемы и большая головная боль. В Симферополе, после разговора с Тарковским, мне показалось: если в Исфаре сама природа подсказала ему видение и решение фильма, то здесь он это видение окончательно утратил. <…> В Крыму в районе Коктебеля горы и холмы так же изрезаны и очень похожи на то, что мы выбрали в Средней Азии. Но здесь его они не устроили. Видимо, ему уже был нужен какой-то иной подход. Но у Андрея не было ясности — какой. Тем более что голова его по-прежнему была больше занята «Гамлетом», чем «Сталкером».

Уже в Таллине Саша Кайдановский во время очередного дождя, не позволявшего нам снимать, шутливо попенял: «Лучше было бы нам в Крыму снимать». Андрей Арсеньевич сердито ответил: «В Крыму невозможно снимать. Там в воздухе какая-то кожно-венерическая истома».

Георгий Рерберг: Почему мы так долго выбирали новую натуру? Потому что Андрей точно не знал сам, какое кино он хочет снимать. А натура во многом определяет характер и эстетику фильма. Мы были в разных местах — в Средней Азии, в Азербайджане, в Крыму, где ничего не нашли[356].

* Роман Калмыков: Мы поехали в Запорожье. И вот здесь наконец нашли то, что ему понравилось. Все эти неправдоподобные карьеры, свалки металлургических заводов. Это действительно было грандиозное и устрашающее зрелище. Дымы и испарения самых разных цветов выглядели зловеще и ужасающе, но по-своему красиво. В нашем кино такого еще не снимал никто.

* Александр Боим: Здесь снова, как и в Грузии, были металлургические комбинаты, доменные отвалы, дымящиеся раскаленные шлаки, горы разбитой техники, заржавленные остовы чудовищных механизмов, покрытых ржавчиной и черной стекловидной массой, и т. д. Мы видели, как сливают остатки расплавленного металла, и по склонам карьеров текут огромные огненные потоки, пятна и фигуры. Там было такое, что даже придумать невозможно. Гигантские каменные черепа размером метра в три-четыре из каких-то поблескивающих кристаллами солей. Все это простиралось на многие километры и выглядело абсолютно так, как написано в сценарии. Точнее найти невозможно. Глобальная космическая катастрофа. По-настоящему страшно. Никакой Голливуд со всеми его компьютерными технологиями такого бы просто не придумал. И нам все это очень понравилось.

Георгий Рерберг: Потом мы поехали в Запорожье, где и нашли натуру. Это были задворки металлургического завода. Карьер и шлаковые отвалы. Дымящиеся горы окаменевшего шлака с металлическими потеками всех цветов радуги. Конечно, это была не Исфара, но в принципе похоже. Место соответствовало сценарию, и мы остановились на Запорожье[357].

* Роман Калмыков: Андрей был в восторге. Все это произвело большое впечатление и на Рерберга, и на Боима. В принципе, Тарковский решил, что мы будем там снимать, хотя какие-то колебания у него все еще оставались. Нам было бы очень удобно в Запорожье. За два года до этого я работал там на фильме «Соло для слона с оркестром» с чешским режиссером Олдржихом Липским. У меня сохранились все связи, контакты и человеческие отношения. Народ там не избалованный, не напуганный кинематографом и очень доброжелательный. Работать было бы гораздо легче. Кроме того, там отличные гостиницы, включая «Интурист», но туристов совсем немного. Мы бы имели там все условия для нормальной работы. Я уже начал ходить по местному начальству, договариваться о съемках.

Как обычно, первым делом нужно было нанести визит первому или второму секретарю обкома. И я, понимая, что другой такой возможности у меня может не быть, воспользовался присутствием Тарковского и пригласил его пойти вместе со мной. Ради дела и будущей спокойной работы. Он сначала отказывался, но я был настойчив, и он согласился, поставив условием, что разговаривать с партийными деятелями буду я, так как он желания общаться с ними не испытывает. Ему хватит и Госкино.

Мы пришли ко второму секретарю — он оказался крупным упитанным мужчиной с типичной внешностью партийного работника. Я представил Тарковского, начал рассказывать о нашем фильме, о его важности и полезности, о том, что он запущен по решению съезда, — словом, нести всякую полагающуюся в таких случаях чушь. Тарковский молчал. Второй секретарь пару минут слушал, потом остановил меня и, обращаясь к Тарковскому, вдруг спросил: «Так вы, значит, с „Мосфильма“?» Говорить со мной он, видимо, посчитал ниже своего достоинства. Тарковский ответил односложно: «Да», полагая, что этим все и ограничится. Но второй секретарь продолжил: «Так вы, наверное, всех там знаете?» Тарковский вынужден был ответить: «Не всех, но кое-кого знаю». Секретарь оживился: «Так вы, наверное, и Евгения Матвеева знаете?» Тарковский сухо кивнул: «Знаю». Второй секретарь пришел в полный восторг: «Вот это да! Вот это актер!! Вот это режиссер!!! Вы „Любовь земную“ видели? Вот это кино!! Вот это класс!!!» Тарковский промычал в ответ что-то невразумительное. Второй же секретарь обрадовался и стал рассказывать, какой это замечательный фильм. В заключение он встал, пожал Тарковскому руку