я веду нескончаемый спор о том, имею ли право жить по-своему или все же обязана жить так, как ему комфортно и удобно. Иногда в полудреме разговор этот приобретает гротескные формы, папа или я говорим сущие глупости, ссоримся, и этот страх разругаться в пух и прах выталкивает меня из полудремы, мешая уснуть окончательно.

Где-то в череде этих бесконечных мыслей о скором разговоре с папой пробегает, а потом и разрастается, занимая все больше места, мысль, что он изумительно похож на Вальдемира. Росли порознь и матери разные, а характерами так похожи! И дедуля говорил, что в молодости был не самым лучшим семьянином. Может, таким же? Может, они к его возрасту смягчаться? Только не хочется столько ждать. Я, конечно, могу, но предпочла бы сейчас с семьей дружно жить.

Невольно вспоминается и остальное семейство Флосов. Они ведь похожи на мою семью. Возможно, братья Элиды вырастут такими же ехидными баловнями, как Костя. Может, они бы тоже изводили Элиду шутками, если бы были старше, или стали бы потом, останься она дома...

Думать об этом сейчас, в преддверии свадьбы, праздника и окончательного формирования собственной

ячейки общества, не хочется, но сон не идет, потому что мысли крутятся и крутятся, перекатываются одна в другую, объединяются, расползаются, переплетаются... складываются в одну идею.

Пришедшая ночью идея к утру укрепляется, я утыкаюсь Арену в шею, урчу, потираюсь о него:

— Арен, я хочу попросить тебя об одолжении.

— Да-а, — Арен горячим дыханием проходится по моему загривку.

— Понимаешь ли, мы победили Безымянный ужас, у нас намечается мирное соглашение с демонами, культа Бездны больше нет... В связи с этим, раз уж у нас свадьба, могли бы мы... позволить Элиде встретиться с семьей?

В груди Арена клокочет рык, и громогласное «Нет!» эхом отдается под сводами сокровищницы.

Я почти не надеялась, что Арен согласится сразу, но я же, как он сам упоминал, упрямая. Урчу, покусываю его шею, мысленно нашептываю ласковые слова...

«Ее наказали за дело, суд был честным», — напоминает Арен.

«Ар-рен, ты сам говорил, что их должны были наказать не так строго, как приговорили, желая выслужиться перед тобой, — напоминаю я, разминая лапами его спину, — и если бы все было, как должно, и ты бы попросил за них словом дракона, им бы не изменили судьбу, они остались бы собой, могли бы общаться с семьей...»

— Лер-ра, — сопит Арен под моими когтистыми лапами. — Я до сих пор их покусать готов за то, что они сделали!

— Ар-рен, — склоняюсь к его голове, выискивая ухо, томно нашептываю, — считай, что я прошу за них правом дракона, ур-р-р...

Не помогло.

Я прошу за завтраком. И после него. И когда Арен собирается идти по делам. А оставшись тренировать Пронзающего с Рассекающей, продолжаю с ним мысленный диалог, обкатываю аргументы.

На обеде, в разгар увещеваний о том, что я прошу не полностью возвратить Элиде свободу, а лишь смягчить наказание ровно настолько, чтобы она могла хотя бы с семьей общаться, Арен вскидывает руки, в одной из которых вилка, а в другой нож, и вздыхает:

— Хорошо. Сдаюсь. Но полного прощения не будет.

— Я и не прошу.

— И это должно остаться в тайне: все же лучше, когда закон для всех един. Так всем спокойнее.

— И как же тогда?..

— Внешность останется измененной, снимем только запрет говорить о себе и подходить к близким.

— И ко мне. Я... хочу познакомиться поближе.

— Лер-ра.

— Арен, я... чувствую, что так надо. Считай это женской интуицией.

— В тебе говорит родственная кровь.

— Нет, — качаю головой. — Точнее, я, конечно, хочу вернуть ее Флосам потому, что они моя семья, пусть я к этому и не привыкла. Но ты обрати внимание, я же не прошу освободить или простить всех без разбора.

Просто чувствую, что... Элиде надо сейчас помочь. Она ведь не просто так в это влезла, их ведь заморочили, многих заморочили этим культом Бездны, его идеями.

— А остальные? Их тоже заморочили, всех простим? — И смотрит на меня так внимательно.

Этическая задача. Облокотившись на стол, тру виски.

— Арен, я понимаю, что это почти нарушение закона. Почти. Не спорь: если бы дело не касалось тебя, наказание было бы мягче. Но я... хочу пообщаться с ней. И не хочу быть для Флосов злодейкой, лишившей их дочери и даже не попытавшейся помочь. Ты прекрасно знаешь, что в Эеране у драконов репутация всесильных, и вот я дракон, ты дракон, мы спасли мир, а в награду не попросили помочь Элиде. Разве можно такое забыть, простить, не озлобиться?

Арен пристально смотрит на меня, и его эмоции тонут в моем беспокойстве, неуютном ощущении борьбы между желанием помочь Элиде и подспудным страхом навредить. Хотя в этом отношении куда уж хуже? И я продолжаю:

— К тому же она и остальные девушки увидели на практике, что неправы, что их идеология неверна... Они ведь узнали уже, что многое было обманом.

— Лера-лера, — вздыхает Арен. — Они и так живут сейчас в очень хороших условиях.

— Но они не могут встретиться с семьями, не могут даже друг с другом обсудить случившееся из-за особенностей заклятия, а ведь они обдумывают это все, это все варится внутри них, а выплеснуть никак. И семья... самое страшное, на мой взгляд — невозможность вернуться к семье, попросить прощения или просто получить поддержку...

— Думаешь, их поддержат? После всего, что они сделали?

— Все допускают ошибки, — напоминаю я, а сама пытаюсь представить, как Вальдемир отнесся к такому позору семьи. Вряд ли лучше, чем папа к известию о моем ограблении гробницы. Но у Элиды есть мама, бабушка... и дедуля наверняка хочет с ней познакомиться. — Арен, пожалуйста...

Изменять меру наказания и получать ключи для снятия заклинаний, не позволяющих Элиде приближаться к семье,