По дороге сюда я решил, что не стану упоминатьо судье Хейле и его угрозах. Это затруднит обсуждение. Будет много времениобсудить это позже, когда уже не о чем станет говорить.

— Страховая компания предложила уладить делополюбовно.

— Что это значит?

— Они предлагают некоторую сумму.

— Сколько?

— Семьдесят пять тысяч долларов. Онирассчитали, что столько должны заплатить своим адвокатам, поэтому и готовы всеуладить миром.

Она заметно краснеет и крепко сжимает челюсти.

— Эти ублюдки считают, что нас можно купить,верно?

— Да, они именно так думают.

— А Донни Рею деньги больше не нужны. Емунужна была пересадка костного мозга, но в прошлом году. А теперь уже слишкомпоздно.

— Согласен.

Она берет пачку сигарет со стола и закуривает.Глаза у нее красные и влажные. Нет, я ошибся. Эта мать не сдалась. Она хочеткрови.

— А что мы должны делать с этими тысячами, какони думают? Донни Рей будет уже мертв, останемся только я и Бадди. — И онакивает головой в сторону «ферлейна». — Ублюдки, — повторяет она.

— Согласен.

— Вы, наверное, сказали, что мы возьмемденьги, да?

— Конечно, нет. Я не могу идти на улаживаниедела без вашего на то согласия. Но мы должны к завтрашнему утру принятьрешение. — Опять возникает опасность, что дело будет снято со слушания. Но мыможем воспользоваться правом на апелляцию и просить об отводе судьи Хейла. Этозаймет примерно год, но у Дот тогда останется возможность еще побороться. Мнене хочется сейчас это обсуждать.

Мы долго сидим молча. Нас устраивает, что мыможем вот так думать, молчать и ждать. Я пытаюсь привести в порядок мысли. Итолько один Бог знает, какая сейчас кутерьма в голове у Дот. Бедная женщина.

Она тычет сигаретой в пепельницу и говорит:

— Надо бы обсудить это дело с Донни Реем.

Я прохожу за ней по темной гостиной внебольшой коридор. Дверь в комнату Донни Рея закрыта, и на ней больше не виситнадпись «Не курить». Она легонько стучится, и мы входим. В комнате чисто иопрятно, немного пахнет дезинфицирующим раствором. В углу крутится вентилятор,зашторенное окно открыто. Над изножьем кровати поднят телевизор, а рядом скроватью у подушки — маленький столик, сплошь заставленный пузырьками смикстурами и таблетками. Около столика я и сажусь. Дот занимает положение сдругой стороны.

Донни старается все время улыбаться, онпытается убедить меня, что чувствует себя хорошо и сегодня ему лучше.

Просто он немного устал, вот и все. Голос унего глухой и напряженный, а слова иногда нельзя разобрать. Он внимательнослушает, пока я снова рассказываю о вчерашнем заседании и объясняю смыслсделанного нам предложения. Дот держит его за правую руку.

— Они могут дать больше? — спрашивает Донни.Это тот самый вопрос, который мы с Деком обсуждали вчера за ленчем. «Дар жизни»уже сделал значительный прыжок с нулевой отметки до семидесяти пяти тысяч. Мыоба подозреваем, что они могут дойти и до сотни, но я не смею строить такиерадужные прогнозы перед моими клиентами.

— Сомневаюсь, — отвечаю я. — Но можем попытаться.

Все, чем мы тут рискуем, это отрицательныйответ.

— А сколько получите вы? — спрашивает он, и яобъясняю условия договора, по которому мне причитается третья часть от общейсуммы гонорара.

Донни смотрит на мать и говорит:

— Это означает пятьдесят тысяч для тебя ипапы.

— А что мы будем делать с этими тысячами? —спрашивает она сына.

— Выплатите кредит за дом. Купите новыйавтомобиль. Что-нибудь отложите на старость.

— Не нужны мне их проклятые деньги.

Донни Рей закрывает глаза и ненадолгоотключается, задремав. Я пристально смотрю на пузырьки с лекарствами.Проснувшись, он дотрагивается до моей руки, хочет пожать ее и спрашивает:

— А вы, Руди, не хотите заключить соглашение?Ведь часть этих денег ваша.

— Нет. Я не хочу заключать с ними сделку, —убежденно отвечаю я. Я смотрю на Донни, потом на Дот. Они очень внимательнослушают. — Они вряд ли стали бы предлагать вам деньги, если бы не беспокоилисьза исход дела. И я хочу вывести этих мерзавцев на чистую воду.

Адвокат обязан давать самые добросовестные инаиболее выгодные для клиента советы, невзирая на собственные финансовыеобстоятельства. Я нисколько не сомневаюсь, что смог бы уговорить Блейков насоглашение. Мне нетрудно было бы их убедить, что судья Хейл собирается выбитьпочву у нас из-под ног. И что сейчас деньги на столе, но вскоре исчезнутнавсегда. Я мог бы нарисовать мрачную, роковую картину того, что нас ожидает, иэти люди, которых так часто попирали, мне бы поверили.

Это было бы легко. И я бы получил двадцатьпять тысяч долларов — гонорар, который мне сейчас трудно даже представить. Но япобедил искушение. Я боролся с ним все утро, лежа в гамаке, но теперь я егопоборол и в душе моей воцарился мир.

Немного требуется для того, чтобы я навсегдарасстался с профессией юриста. И сейчас у меня такое настроение. Я скорееоткажусь от карьеры, чем продам своих клиентов.

Я оставляю Блейков в комнате Донни Рея.Завтра, я надеюсь, мне не придется вернуться к ним с известием, что походатайству «Тинли Бритт» нашему делу дан отвод.

Есть по крайней мере четыре лечебных заведенияв окрестностях больницы Святого Петра, до которых можно дойти пешком. Имеютсяздесь также медицинский колледж, училище для зубных техников и бесчисленныечастные врачебные кабинеты. Медицинское братство в Мемфисе сосредоточено врайоне шести смежных кварталов между авеню Юнион и Мэдисон. На самой Мэдисон,прямо напротив больницы Святого Петра, возвышается восьмиэтажное здание,известное как Медицинский центр имени Пибоди.

У него есть закрытый проход на Мэдисон-авеню,так что доктора могут бегать из своих офисов в больницу Святого Петра иобратно. В Медицинском центре Пибоди работают только врачи, один из которых,доктор Эрик Крэгдейл — хирург-ортопед. Его кабинет расположен на третьем этаже.