внимания ни на какие слухи: «Я не собираюсь менять свою жизнь, свою веру и что-либо еще. Я такая, какая есть, чтобы сохранить твоих братьев и их королевство». Однако Жанна д’Альбре была из другого теста. Когда Екатерина Медичи попросила Жанну умерить свой протестантский пыл, она бескомпромиссно ответила: «Мадам, если бы в моих руках был мой сын и все королевства на земле, я бы скорее бросила их на дно морское, чем отказалась от спасения своей души».

Екатерина Медичи не сдалась. Она по-прежнему настойчиво добивалась дружбы Жанны д’Альбре. Когда Жанна готовилась покинуть французский двор весной 1562 года, Екатерина держала ее возле себя, пока она с сыном принимала иностранных послов; они даже вместе ездили в Париж за покупками, «одетые как городские дамы, в простых головных уборах». Действительно, Екатерина помогала Жанне до такой степени, что Елизавета Тюдор имела основания давать Трокмортону указания «поощрять королеву-мать, королеву Наваррскую и принца Конде проявлять свою непреклонную решимость [и сообщить] о ее намерении поддерживать их».

Однако дальше было невозможно сопротивляться требованиям Антуана и испанского посла удалить Жанну от французского двора. У нее забрали сына Генриха, чтобы под присмотром отца его обучали консервативные католические наставники. Жанне позволили проститься с сыном, и она сказала ребенку, что если он когда-нибудь пойдет на мессу, то она лишит его наследства – так рассказывал кардинал Феррары. Восьмилетнего мальчика на несколько месяцев оставили в покое, но в итоге, как и ожидалось, он появился на мессе с отцом и королевской семьей. К этому моменту градус религиозного конфликта достиг тревожных значений.

1 марта 1562 года герцог де Гиз, посещая фамильные владения в регионе Шампань, ехал на мессу через небольшой городок Васси, принадлежавший его племяннице Марии Стюарт, и услышал провокационные звуки протестантской службы, незаконно проходившей в пределах городских стен. Правда или нет, что именно вооруженный отряд Гиза первым начал то, что впоследствии стали называть резней в Васси, но в результате погибло более 70 протестантов и больше сотни человек получили ранения. Неудивительно, что Жанна тайно бежала на юг в собственные территории. Началась война, названная Первой гугенотской войной, и на каждой стороне видную роль играла женщина.

38

«Две королевы на одном острове»

Шотландия и Англия, 1561–1565 гг.

События во Франции в корне изменили жизнь одной молодой женщины, которая рассчитывала провести там все свои дни. Теперь, когда Екатерине Медичи принадлежала власть в стране, где Мария Стюарт ожидала быть королевой, взор королевы шотландцев обратился в другую сторону. После смерти своего молодого супруга короля Франциска Мария как бездетная вдова не играла во Франции никакой роли, а шотландский трон оставался пуст.

В августе 1561 года Мария Шотландская сошла на берег в Лите, намереваясь приступить к правлению своей страной. По поводу того, как она справилась с задачей, до сих пор жарко спорят историки; этот вопрос касается самой сути представления о правящей женщине XVI века.

Мария не предпринимала попыток укрепить свое положение во Франции. В первый же день вдовства она передала драгоценности королевы обратно Екатерине Медичи. Шотландский современник отметил, что ее следующий шаг был обусловлен «суровым и мстительным отношением» Екатерины. 40 дней уединения, вероятно, предоставили Марии необходимое время для размышлений. Ее родственники де Гизы подталкивали Марию к новому замужеству; подталкивали настойчиво (через тетку Луизу, имевшую много связей в Испании) к испанскому наследнику дону Карлосу. Поступили предложения от королей Дании и Швеции, от герцогов Феррары и Баварии. Император Священной Римской империи Фердинанд предложил одного из своих сыновей, а шотландцы – своего ведущего вельможу Аррана, сына Шательро. Сын Филиппа дон Карлос был желанным призом, но этот союз заблокировала Екатерина Медичи. Она секретным кодом написала королеве Англии (которая тоже не имела желания оказаться в испанских тисках с севера и юга), что следует расстроить их замысел. Дочь Екатерины Изабелла, подруга детства Марии, была замужем за Филиппом II, но еще не имела детей; и Екатерина не хотела, чтобы у дочери была соперница при дворе.

Сама Мария решила возвращаться в Шотландию. Английский посол Трокмортон доложил, что Мария думает, будто может положиться там на своих родственников; что она «уверена в лорде Джеймсе и всех Стюартах». Это, наверное, свидетельствует о ее политической наивности. Единокровный брат Марии лорд Джеймс Стюарт (способный, целеустремленный и быстро завоевывающий контроль над страной, где только незаконнорожденность не позволила ему наследовать своему отцу Якову V) явно предпочел бы, чтоб его законная, но абсолютно неопытная сестра оставалась где-нибудь подальше.

Существовало ошибочное преимущество в самом факте, что Мария молодая женщина, которой лорды считали для себя возможным манипулировать. Она согласилась, что сохранится религиозное status quo с протестантством в качестве официальной (хотя вовсе не всеобщей) религии, а ей самой позволят отправлять католическую мессу в собственной капелле Холируда. Однако маловероятно, что Мария в полной мере осознавала суть соглашения, которое заключает. Уже в самой первой поездке королевы по стране стало ясно, что лорд Джеймс считал, будто условие сделки ограничивается только Холирудом и не распространяется ни на какие другие дворцы, где Мария может остановиться. К тому же проблема оказалась более фундаментальной. После кончины Марии де Гиз в 1560 году Шотландия стала страной, управляемой шотландскими лордами вместе с реформатским парламентом, который упразднил мессу и объявил несостоятельной папскую власть. В Англии письма из Шотландии регистрировали как поступившие из «Штатов Шотландии», как будто из шотландской республики.

Такое положение было камнем преткновения. В последующие столетия станут размышлять, почему Мария Стюарт не справилась в Шотландии, а Елизавета Тюдор в Англии преуспела. Один из ответов, безусловно, кроется в том факте, что Марии было 18 лет, когда она начала править. Елизавета Тюдор отличалась необычно богатым опытом к своим 25 годам, когда взошла на трон; а ее сестра Мария стала королевой в 37. Возможно, слишком большое значение придается в целом личности, способностям и подготовке, но недостаточно учитывается тот факт, что шотландская знать и шотландская церковь имели совершенно другое представление о своих отношениях с шотландской монархией.

Существует также спорный вопрос о министрах Марии. Иногда высказываются сожаления, что Мария не располагала столь одаренным министром, каким был Сесил у Елизаветы. Это не совсем так: в лице Уильяма Мейтленда Летингтонского она имела «Мишеля Уайли», шотландского Макиавелли, который станет одним из ее главных министров. Мейтленд, как лорд Джеймс, исповедовал протестантство, и его стремление к налаживанию отношений с Англией в итоге приведет его к конфликту со своей королевой, хотя в первой половине правления Мария сама смотрела в сторону Англии.

После смерти супруга Франциска II Мария Стюарт сказала графу Бедфорду, который принес ей письмо Елизаветы с соболезнованиями, что Елизавета «показывает себя доброй сестрой,