вмешавшимся была, конечно, Елизавета. Она хотела выдать Марию Стюарт замуж (интересное дополнение к ее точке зрения на институт брака), но только на подходящих для нее самой условиях, как сформулировал Мейтленд, «с наименьшими причинами для опасений». Не говоря уже о том, что факт вступления Марии в брак и любой альянс, который он мог за собой повлечь, нес огромные последствия для безопасности северной границы Англии, поскольку притязания Марии на английский престол представлялись, вполне вероятно, наиболее важной частью ее приданого.

Мария, пусть и с обидой, казалось, была готова позволить распорядиться собой, саркастически вопрошая, так какой же из мужей подойдет Елизавете «по сорту». Шотландия никогда не имела возможности безопасно противостоять Англии без французской поддержки, которой теперь Екатерина Медичи не желала ей предоставлять. И конечно, Мария не желала терять место в наследовании английской короны.

В ноябре 1563 года английское определение подходящего «по сорту» кандидата поступило. В идеале он должен быть английским пэром, преданным идее дружбы Шотландии с Англией. Если нет, то подойдет и иностранец, по специальному разрешению Англии, если он готов после свадьбы жить в Шотландии и не происходит из Испании, Франции или имперской Австрии. Только в таком случае Мария может рассматриваться как «единственная сестра или дочь» Елизаветы. Неудивительно, что в последующие месяцы Мария начала разрабатывать собственные планы.

Она и не приняла, и не отвергла требований Елизаветы. Вместо того она известила своих придворных, что английский посол хочет, чтобы она вышла замуж в Англии. «Разве королева Англии стала мужчиной?» – насмешливо уточнят придворные. Она также спросила, кого конкретно Елизавета видит ее мужем? Когда пришел ответ, Мария не обрадовалась.

В 1563 году Елизавета впервые начала обсуждать с Мейтлендом немыслимую идею, что Марии следует выйти замуж за ее фаворита Роберта Дадли, но никто не посчитал нужным доносить до Марии эту оскорбительную идею. Когда весной 1564 года Томас Рандольф сам приехал, чтобы объявить имя Дадли, Мария вступила в обсуждение с видимой серьезностью, но на самом деле она никогда не считала возможным «так унижать свой статус».

Мария Стюарт явно была ближе к реальности, чем Елизавета Тюдор, особенно когда Елизавета предложила, чтобы она, Мария и Дадли жили втроем при английском дворе за счет Елизаветы и как одна «семья»: в сущности ménage a trois (любовь на троих). Однако с позиции Елизаветы, вероятно, эта идея была разумной: ее верноподданный протестантский кандидат на шотландском троне и, возможно, способ фактически избежать бракосочетания со своим фаворитом. Если бы Елизавета когда-нибудь захотела иметь супруга, говорила она сэру Джеймсу Мелвиллу, искушенному дипломату, посланному на юг из Шотландии, «она бы выбрала лорда Роберта, ее брата и лучшего друга, но решив закончить свои дни в девственности, она хочет, чтобы ее сестра-королева вышла за него замуж».

Во время пребывания при английском дворе Мелвиллу нередко приходилось доказывать, насколько хорошо он оправдывает звание дипломата. Елизавета допытывалась у него, кто из них лучше: он отвечал, что Елизавета самая прекрасная королева во всей Англии, а Мария – во всей Шотландии. У Елизаветы «кожа белее, но моя королева очень миловидна». Кто из них более искусно играет на музыкальных инструментах? Мелвилл говорил, что Мария играет на лютне и верджинеле «вполне приемлемо для королевы»; Елизавета позаботилась, чтобы уже на следующий день он пришел оценить ее исполнение.

И посерьезнее, в одной из бесед Елизавета сказала Мелвиллу, что «на сегодняшний момент ее твердое намерение – до смерти оставаться королевой-девственницей». Дипломат заметил, что это понятно. «Я понимаю ваш величавый характер. Вы думаете, что если выйдете замуж, то будете только королевой Англии, а сейчас вы и король, и королева одновременно. Вы можете не стерпеть власти над собой». В Роберте Дадли она имела мужчину – подданного, – которым могла обладать без угрозы господства над собой.

Мария отказалась от предложения Екатерины Медичи, чтобы Елизавета вступила в брак с королем Карлом IX, а Мария с его братом Генрихом. Ни одна из взрослых королев (30 и 31 года соответственно) не испытывала желания сочетаться браком с мальчиками 14 и 13 лет. К тому же побывав во Франции королевой, сказала Мария, она никогда не вернется туда в менее значительной роли. В 1564 году она сделала вид, что рассматривает кандидатуру Дадли, немного приблизившегося к ее статусу после того, как Елизавета пожаловала ему титул 1-го графа Лестера, хотя Мелвилл заметил, как английская королева во время церемонии пощекотала его по шее. Однако и новый 1-й граф Лестер не стремился к браку с Марией. План Елизаветы рухнул; Мария теперь рассматривала другие возможности.

Опыт Марии Стюарт говорил ей, что брак – насущная необходимость, хотя Елизавета Тюдор в Англии извлекла из жизни другие уроки. Мария сказала Рандольфу в начале 1565 году: «Вы знаете, оставаться незамужней не для меня. Затягивание решения гарантирует множество проблем». Однако кто же станет счастливчиком?

Он уже появился на месте событий. Открылся путь для другого кандидата; не Дадли, но тоже англичанин, сын Маргариты Дуглас, недавно прибывший в Шотландию. Как и ее мать Маргарита Тюдор, Маргарита Дуглас мечтала объединить Англию и Шотландию. Однако она мечтала сделать это от имени своего сына – Генри, лорда Дарнли.

39

Противостояния и примирения

Франция, 1562–1565 гг.

Во Франции две другие женщины тоже мечтали о согласии. Их столкнул друг с другом религиозный раскол, но ни одна из них не отказывалась от мысли, что нечто (их женский пол?) их по-прежнему связывает.

Жанна д’Альбре покинула французский королевский двор в 1562 году на фоне слухов, что ее супруг Антуан готовится захватить ее и отправить в тюрьму. Однако Жанна по-прежнему пользовалась (во всяком случае, на этом она настаивает в своих мемуарах) тайной поддержкой со стороны Екатерины Медичи, которая сама хотела вырваться из-под влияния де Гизов.

Екатерина, писала Жанна, «одобряла все мои действия и высказывала многочисленные претензии к моему мужу». Однако теперь Жанна ретировалась, отказавшись помогать Екатерине в переговорах с братом Антуана, убежденным гугенотом Конде. Следующие несколько лет она будет заниматься в основном собственными землями. «Господь… всегда даровал мне свою милость сохранить этот небольшой уголок Беарн, где мало-помалу добро прибывало, а зло убывало».

Из дипломатических соображений она попытается придерживаться в некотором смысле нейтрального пути. Ее сын Генрих по-прежнему оставался в руках французов, а у гугенотов еще не было достаточных военных сил, чтобы выстоять против королевской армии. Однако в пределах своей вотчины она ясно выражала собственную позицию. Антуан, говорила она, отдал приказ в По, чтобы парламент прекратил отправление реформатской религии и изгнал всех должностных лиц некатолического вероисповедания. Она, в свою очередь, отозвала у него свое разрешение вести переговоры с Испанией об обмене Наварры на