воскликнула гусыня. — День без купания пуст и скучен, особенно для детей. Ты должен вернуть девочкам мяч…

— Я сам знаю, что я должен и чего не должен, — рассердился гусь. — Главное, никому ничего не рассказывай, а то станут говорить, будто какой-то осел может мною командовать!

На обратном пути гусиное семейство сделало большой крюк, чтобы не проходить мимо загона, где пасся ослик. Однако ослик заметил гуся издали и крикнул:

— Ну что, отдашь мяч? Пора пруд отпирать?

Гусь не ответил. Он был очень самолюбив и не мог уступить сразу. Все утро он ходил подавленный и даже не притрагивался к корму. В полдень он решил еще раз убедиться в том, что все это ему не пригрезилось. Пруд оказался крепко-на- крепко заперт. На следующий день гусь послал к ослику гусыню. Дельфина и Маринетта как раз шли в это время в школу и остановились поболтать с осликом.

— Почтеннейшая гусыня, — сказал ослик, изображая благородное негодование, — я ничего не желаю слышать, пока мяч не будет здесь. Так и передайте вашему упрямцу мужу.

— Только бы гусь не вздумал прогуляться на пруд прежде, чем решится вернуть мяч, — сказала Маринетта, когда гусыня ушла. — Ведь сегодня потеплело, и лед вот-вот растает.

— Не волнуйся, — уверенно сказал ослик. — Через десять минут он явится сюда с мячом.

И правда, гусь не замедлил явиться. Он принёс мяч в клюве и со злостью швырнул через плетень.

Гусь уже собрался было уйти, но ослик сухо остановил его.

— Это еще не все, — сказал он. — Ты должен извиниться перед девочками за грубость.

— О, это не обязательно, — примирительно сказали Дельфина и Маринетта, но ослик был непреклонен.

— Чтобы я стал извиняться? — вскричал гусь. — Никогда! Лучше я до конца своих дней не буду купаться.

Он повернул назад вместе со всем семейством, возвратился на птичий двор и целую неделю дрызгался там в грязной луже, стараясь забыть пруд. Когда же наконец он решился на извинения, лед давным-давно растаял. Было так тепло, что казалось, пришла весна.

— Прошу извинить меня за то, что я ущипнул вас, — выдавил из себя гусь. — Я больше не буду.

— Вот это хорошо! Давно бы так, — одобрил ослик. — Я отпираю пруд, можешь купаться сколько душе угодно.

В тот день гусь купался долго. Тем временем слух о его злоключении разнесся по округе. Насмешки посыпались на гуся со всех сторон. Люди удивлялись, животные восхищались: как же это осел мог оказаться так хитер, а гусь — так глуп? С тех пор в этих краях никто уже не говорил дураку, что он осел. И все местные ослы справедливо гордились своим собратом, серым осликом, другом Дельфины и Маринетты.

Пьер Грипари

Добрый маленький чертенок

Жил-был в некие времена один маленький, симпатичный чертенок, весь красный-красный, с двумя торчащими изо лба черными рожками и с крыльями, как у летучих мышей. Его отец был огромным зеленым чертом, а мать — большой черной чертихой. Жили они все трое в одном местечке, которое называется Адом и которое находится в самом центре земли.

В Аду порядки не такие, как у нас. Точнее даже, там все устроено наоборот: то, что у нас считается хорошим, в Аду считается плохим, а то, что у нас слывет плохим, там признается хорошим. Если разобраться, то потому-то все черти и являются такими злыми. Просто они думают, что быть злым это хорошо.

Ну а вот нашему чертенку хотелось быть добрым, от чего вся его семья приходила в полное отчаяние.

Всякий вечер, когда он возвращался из школы, отец-черт спрашивал его:

— Ну-ка, скажи мне, что ты сегодня делал?

— Я ходил в школу.

— Маленький дуралей! И ты выполнял там все задания?

— Да, папочка.

— Маленький кретин! И небось даже выучил все уроки?

— Конечно, папочка, выучил.

— Вот ведь несчастный! Но, надеюсь, баловаться-то ты баловался?

— Я же…

— Маленьких приятелей своих колотил?

— Нет, папочка, не колотил.

— Шариками из жеваной бумаги кидался?

— Нет, папочка.

— Ну а хотя бы в мыслях-то, в мыслях имел положить учителю на стул кнопки, чтобы он сел и укололся?

— Нет, папочка, не имел.

— А что же ты тогда делал?

— Как это что делал? Писал диктант, решил две задачки, занимался немного историей, немного географией…

Услышав все это, бедный папа-черт схватился обеими руками за свои рога, словно хотел вырвать их с корнем.

— Ну, чем же я мог так провиниться, что у меня уродился такой сын? Как подумаю, что и я, и твоя мать многие годы жертвуем буквально всем, чтобы дать тебе плохое воспитание, чтобы подавать тебе исключительно плохие примеры, чтобы постараться сделать из тебя большого и злого черта! Так нет же! Вместо того, чтобы поддаваться всяким искушениям, этот господин решает, видите ли, задачки! Подумай же, наконец, о том, что ты собираешься делать в жизни, когда вырастешь?

— Я хотел бы быть добрым, — отвечал обычно чертенок.

Естественно, мать от таких речей сразу начинала плакать, а отец наказывал его. Однако как они ни бились, все усилия их были напрасны: чертенок стоял на своем. В конце концов отец сказал ему:

— Бедное мое дитя, ты приводишь меня в отчаяние. Я хотел бы, чтобы из тебя вышло что-то стоящее, но вижу, что все это пустая затея. Вот и на этой неделе тоже ты умудрился написать лучше всех сочинение! Поэтому я решил взять тебя из школы и отдать в ученики. Так ты навсегда и останешься неудачником, кочегаром при котлах… Ну да тут уж ничего не поделаешь, ты сам этого хотел!

И уже на следующий день чертенок действительно перестал ходить в школу. Отец отправил его в Великую Центральную Котельную, а там ему поручили поддерживать огонь под большим котлом, где варилось человек двадцать грешников, которые при жизни наделали очень много злых дел.

Однако и там тоже чертенок проявил себя отнюдь не лучшим образом. Он подружился с этими несчастными грешниками, и всякий раз, когда ему это удавалось, уменьшал пламя, чтобы тем было не так жарко. Он разговаривал с ними, развлекал их, рассказывая анекдоты, или же расспрашивал их:

— За что вы сюда попали?

На это они отвечали: мы убивали, мы воровали, и прочее, и прочее…

— А что, если вам очень, очень сильно подумать о Боге? — спрашивал чертенок. — Вам не кажется, что в каких-то случаях это могло бы помочь?

— Увы, нет! — отвечали они. — Уж коль скоро мы попали сюда, то это навсегда!

— Вовсе не обязательно, вы все-таки подумайте о нем хоть немножко,