определенные участки мозга действительно выполняют специализированные функции, такие как решение проблем, двигательная активность или обработка стимулов. Эти области, однако, имеют мало общего с теми «органами», о которых говорили френологи и которые были тщательно расчерчены на фарфоровых головах, ставших их реликвией. На образцах, которые изготавливал и продавал мистер Бриджес, изображалось не менее сорока органов, каждый из которых был пронумерован, чтобы помочь новичку. Все они, начиная с первого номера в списке (Эротизм) и заканчивая сороковым (Причинно-следственная связь), не имели под собой никакой научной подоплеки. У Споллина не было органа деструктивности, который можно было бы измерить, и его базилярно-френометрический угол ничего не говорил о его личности – тем более о том, был ли он убийцей. Детальная оценка мистером Бриджесом черт его характера была бесполезна, по крайней мере, с научной точки зрения.

Однако это не означало, что его анализ был полностью ошибочным. Астрологи или хироманты часто говорят правду, даже если их прозрения не имеют ничего общего с движением небес или линиями на ладони клиента. Мистер Бриджес вскоре почувствовал, что был прав, назвав Споллина жадным и ненадежным, поскольку ему удалось получить гипсовый слепок и фотографию только после того, как ирландец предпринял несколько попыток изменить условия соглашения или вовсе его избежать. Усилия Споллина были напрасны, поскольку, как он прекрасно понимал – и мистер Бриджес не преминул напомнить ему об этом, – только при соблюдении описанных условий он мог надеяться покинуть Англию навсегда.

Споллин безропотно перенес утомительную процедуру изготовления слепка головы, однако фотосъемка привела к их последней и самой неприятной конфронтации. Мистер Бриджес отвез его в студию мистера Уилмота, друга-фотографа, который был знаком с особыми требованиями френолога. Споллин сначала отказывался показывать камере правую сторону лица с отсутствующим глазом, но в конце концов сдался. Затем он попросил мистера Уилмота сделать еще одну фотографию для собственного использования, и фотограф с радостью выполнил эту просьбу.

Через два дня, в четверг, 14 января, мистер Уилмот отправился во Френологический институт, чтобы лично передать готовые фотографии. Это были дагерротипы – изображения, сделанные непосредственно на тонких медных пластинах и затем проявленные с помощью паров ртути. Так как даже небольшое трение могло повредить изображение, мистер Уилмот покрыл фотокарточки лаком, чтобы их защитить.

Мистер Бриджес поблагодарил его и с восхищением рассмотрел фотографии. На них сидящий Споллин был изображен в три четверти, одетый в пальто и галстук-бабочку. Это мог быть портрет управляющего банком или семейного врача. Изображения были практически идентичны: одно предназначалось для френолога, другое – для самого Споллина. Мистер Бриджес спокойно взял одну из пластин и разломил ее на две части, сгибая тонкую медь до тех пор, пока она не затрещала. Фотограф был потрясен.

Мистер Бриджес решил, что ему лучше все объяснить. По его словам, накануне он шел по Лайм-стрит, когда его узнал незнакомец, который остановился и спросил, когда он в последний раз видел Споллина. «Почему вы хотите это знать?» – поинтересовался мистер Бриджес. Оказалось, что этот человек знал о фотографиях и договорился с ирландцем о покупке его портрета. Френолог был раздосадован, хотя и не совсем удивлен, узнав, что беспринципный Споллин не смог устоять перед возможностью подзаработать. Что ж, он не собирался это терпеть. Он был готов уничтожить фотографию, чтобы не допустить злоупотребления его великодушием подобным образом.

Споллин прибыл в дом на Маунт-Плезант как раз в тот момент, когда мистер Уилмот уже уходил. Мистер Бриджес провел его в свой кабинет и объяснил ситуацию. Споллин сначала не поверил, а потом возмутился. Он хотел получить свою фотографию:

– Она мне нужна. Я не покину эту страну без нее.

Ханна Бриджес, которая часто оказывалась неожиданным союзником Джеймса Споллина, теперь поддержала своего мужа:

– В договоре ничего не сказано о том, что вы должны ее получить.

– Мне наплевать на этот договор. Никакой договор мне не указ. Я хочу получить портрет.

Фредерик Бриджес услышал достаточно:

– Да, чтобы продать его, мерзкий негодяй. Предупреждаю, что если вы нарушите хоть одно условие договора, то я отправлю вас в тюрьму за получение денег под надуманным предлогом. Вам было легко ограбить и убить мистера Литтла, но теперь вы поймете, что имеете дело с другим человеком. Я знаю вас, я знаю, на что вы способны. Я знаю, что вы сделали. Человека с такой головой, как у вас, нельзя оставлять на свободе.

То ли из-за необычности оскорбления, то ли из-за ярости, с которой оно было произнесено, но именно этот удар положил конец сопротивлению Споллина. Он опустился на стул, его силы были исчерпаны. Фредерик Бриджес, человек, которого он знал менее двух месяцев, обещал ему то, чего он отчаянно желал. Помощь в эмиграции обошлась бы френологу не менее чем в 20 фунтов стерлингов – столько Споллин зарабатывал на станции за четыре месяца, – а что он попросил взамен? Сфотографировать его и сделать слепок его головы. Как ни крути, это была выгодная сделка для ирландца, и все же он не смог удержаться от желания попросить больше. Жадность, которая отравляла многие его сделки в Ливерпуле, наконец-то была нейтрализована нуждой.

К тому же времени у него было в обрез. Мистеру Бриджесу не терпелось избавиться от Споллина не меньше, чем ирландцу – покинуть страну, и френолог уже выкупил два места на корабле, который должен был отплыть через несколько дней. Билеты лежали на его столе, но прежде чем передать их Споллину, необходимо было выполнить еще одну формальность. Мистер Бриджес хотел покончить с отношениями, которые характеризовались взаимной подозрительностью и недоверием. Он выполнил свою часть сделки и не желал оставлять неясностей или возможностей для маневра.

Он положил перед Споллином лист бумаги и протянул ему ручку. Короткий документ, одно предложение. Расписка. Еще одна подпись – и они в расчете.

«14 января 1858 года

30 Маунт-Плезант

Ливерпуль

Это расписка в получении всего, что было обещано Фредериком Бриджесом в соответствии с договором.

Джеймс Споллин»

Морозное январское утро в ливерпульских доках. Ветер, дувший с реки Мерси и пронизывавший до костей, теребил брезент, грозя сорвать его, и свистел в такелаже, заставляя фалы беспрестанно стучать о мачты. Портовые грузчики, слишком легко одетые для столь зябкого дня, в спешке перетаскивали последние ящики с грузом со склада на причал. Многие из кораблей, мягко покачивающихся у причалов, были пароходами – современными чудесами, способными пересечь Атлантику менее чем за десять дней. Судно же, готовившееся к отправлению, было клипером – трехмачтовым парусником с квадратным такелажем, которому даже при благоприятном ветре требовалось вдвое больше времени, чтобы проделать тот же путь. Это был эмигрантский корабль, и большинство взошедших на его борт было готово потерпеть небольшие неудобства