эту новую экзотическую экосистему; и наконец вышли на Бродвей – ворота на континент, открывающие путь к новым возможностям, новой жизни.

Ирландцы, называвшие себя Чарльзом и Томасом Лоутерами, действительно прибыли в Нью-Йорк на Emerald Isle. Были ли они теми самыми Споллинами, путешествующими под вымышленным именем? Точно сказать невозможно, но есть все основания предполагать, что Лоутеры существовали лишь как удобное прикрытие.

Споллины находились в Ливерпуле до четверга, 14 января, когда в последний раз посетили Фредерика Бриджеса и подписали расписку о выезде за границу. В следующий вторник газета Liverpool Mercury, репортеры которой внимательно следили за их передвижениями, сообщила, что Джеймс Споллин «отбыл в далекую часть земного шара… в один из последних нескольких дней». И газета, и мистер Бриджес сходились во мнении, что Споллины покинули город по морю. Согласно записям, за этот четырехдневный период из порта Ливерпуля отплыло 51 судно, причем все они, за исключением нескольких, отправились в воскресенье, 17 января. Они направлялись в порты по всему миру: Аделаида, Баия, Барбадос, Калькутта, Гент, Гибралтар, Гавана, Лима… и так далее, вплоть до Веракруса.

Хотя теоретически Споллины могли находиться на борту любого из них, большинство судов были грузовыми и не перевозили пассажиров. Более того, сохранились манифесты большинства оставшихся судов, позволяющие определить имена, национальность и возраст пассажиров. Эмигранты, фигурирующие в этих списках, как правило, были молодыми одинокими мужчинами или путешествовали всей семьей, и потому необычно было встретить среди них мужчину за сорок в сопровождении подростка [33]. Ни на одном из судов, отправлявшихся из Ливерпуля в Бостон, Филадельфию, Новый Орлеан или Мельбурн в те выходные, не было двух пассажиров, которые могли бы быть Споллинами. На самом деле, из всех судов, направлявшихся в Северную Америку или Австралию – два самых популярных направления среди эмигрантов – только в списке пассажиров Emerald Isle фигурировали два ирландца, которые не просто подходили по возрасту, но и были отцом и сыном.

Выбор Нью-Йорка вполне логичен. Этот город в подавляющем большинстве случаев был самым популярным местом для ирландских эмигрантов, более полумиллиона из которых поселились там сразу после Великого голода. Семья самого Споллина была частью этого массового исхода, и во время своих печально известных театральных выступлений он, похоже, намекнул о планах на путешествие, когда спросил зрителей, согласны ли они, чтобы он «ходил по улицам Нью-Йорка без шиллинга в кармане».

Журналисты предположили, что именно туда он и отправился. В пятницу, 5 марта, в газете Dublin Daily Express появилась эта невероятная сплетня:

«Споллин, предполагаемый убийца мистера Литтла в Дублине, прибыл в Нью-Йорк, и, несмотря на то, что он старался изменить свою внешность, в первом же пабе, куда он зашел, хозяйка показала ему его портрет, на обороте которого было нарисовано место убийства. Совершенно потрясенный Споллин разрыдался».

Это изящная история, однако она почти наверняка выдумана; помимо всего прочего, чтобы оказаться в Нью-Йорке 5 марта, Споллины должны были сесть на пароход в Нью-Йорк в ту неделю, когда из Ливерпуля не отправлялось ни одного судна. Столь же неправдоподобным было утверждение нескольких ирландских газет в сентябре 1858 года о том, что Джеймс Споллин был повешен в Нью-Йорке за убийство. Казни в Нью-Йорке в то время были редким и заметным событием и, как правило, документировались – и нет никаких других сообщений о том, что эта казнь имела место.

После этих двух – по всей видимости, недостоверных – наблюдений след теряется. Куда бы ни отправились оба Споллина в январе 1858 года и что бы ни случилось с ними впоследствии, они получили то, чего хотели – они исчезли.

Был ли Джеймс Споллин убийцей из Бродстона?

Полиция и чиновники Дублинского замка, безусловно, считали именно так. В подробном отчете, написанном для начальства на следующий день после того, как со Споллина было снято обвинение в убийстве, королевский адвокат Томас Кеммис высказал предположение, что вердикт был не таким уж катастрофическим, как могло показаться. Он отметил, что в результате судебного разбирательства удалось, по крайней мере, снять «несправедливые подозрения с невиновных» и «неопровержимо установить вину» Споллина – как минимум, в глазах общественности. Два месяца спустя, после неудачной попытки привлечь его к ответственности за ограбление, никто даже не предложил возобновить расследование. Расследовать было нечего: правительство, прокуроры и детективы знали, кто совершил убийство в Бродстоне, и убийце сошло это с рук.

Даже среди тех, кто считал Джеймса Споллина виновным, мало кто высказывал мнение, что присяжные приняли неверное решение. Во вдумчивой статье The Times, опубликованной сразу после суда над Споллином, писали: «Невозможно сказать, что доказательства были убедительными, а вердикт – ошибочным». Читая сегодня протокол судебного заседания, трудно понять, как компетентные и беспристрастные присяжные могли вынести иной вердикт. У обвинения не было никаких вещественных доказательств, связывающих Споллина с местом преступления. Они не смогли связать его с предполагаемыми орудиями убийства или доказать, что он находился рядом с кабинетом мистера Литтла в ночь смерти кассира. Самым разрушительным доказательством против Споллина стало заявление двух его собственных детей о том, что он солгал о своем местонахождении в вечер убийства, однако несоответствия в их показаниях, безжалостно разоблаченные в ходе перекрестного допроса, сделали их вклад практически бесполезным.

После того как показания Люси и Джозефа Споллинов были оставлены без внимания, доводы против их отца стали не просто неубедительными – их почти не осталось. Корона утверждала, что он хорошо знал здания вокзала и что украденные деньги были найдены рядом с его домом. Между тем, исходя только из этих фактов, вероятность того, что именно он совершил преступление, была не больше, чем для десятков других работников железной дороги. В самом центре обвинения зияла огромная дыра, и все это прекрасно понимали. Единственный человек, чьи слова могли бы доказать вину Джеймса Споллина, не был допущен к даче показаний.

Если бы закон разрешал Мэри Споллин давать показания против своего мужа, она могла бы рассказать суду, что видела мужа в окровавленной одежде, что он признался в преступлении и что она помогла ему спрятать украденные деньги.

Пожалуй, самым убедительным доказательством, которое присяжные не имели права рассматривать в ходе судебного разбирательства, было то, что она смогла привести полицию прямо к пропавшим деньгам. Если это и не доказывало, что убийцей был ее муж, то позволяло предположить, что ее утверждение о помощи скрыть пропажу было правдой. Разумеется, рассказ Мэри не остался бы неоспоренным; неизвестно, насколько уверенно она противостояла бы такому опытному в перекрестных допросах человеку, как адвокат защиты мистер Курран.

Хотя большинство современных обозревателей сходились во мнении, что доводы против Джеймса Споллина недостаточно убедительны, никто не допускал даже мысли