без ее согласия в то время, когда она была беременна или растила ребенка в возрасте до года. В дополнение к уже существовавшему полностью оплачиваемому отпуску по беременности и родам продолжительностью 56 дней до и после родов в марте 1981 года правительство ввело частично оплачиваемый отпуск для работающих матерей, чтобы они могли ухаживать за ребенком до достижения им годовалого возраста. Указ также давал возможность женщинам (но не мужчинам) возможность взять дополнительный шестимесячный неоплачиваемый отпуск без потери рабочего места или понижения в должности. Это был шаг вперед по сравнению с прежним порядком, когда можно было выбрать вариант годичного неоплачиваемого отпуска. Женщины также стали получать единовременную выплату в размере 50 рублей на первого ребенка и вдвое больше на второго и третьего.

Таким образом, руководство предпочло поощрение принуждению. Аборты оставались легальными, стоили пять рублей, то есть были недорогими и доступными. Однако руководство почти ничего не предприняло для увеличения доступности и привлекательности противозачаточных средств в качестве альтернативного средства контроля над рождаемостью. Мужчины по-прежнему неохотно пользовались презервативами советского производства. Руководство не принимало мер, чтобы разубедить женщин, опасавшихся принимать противозачаточные таблетки, которые они путали с талидомидом — причиной серьезных врожденных дефектов. Вместо этого официальные лица от медицины старались просвещать женщин по поводу опасности абортов для женского здоровья и вынашивания детей в будущем. Обстановка, в которой делалось большинство советских абортов, тоже оставалась пугающей: недостаток или отсутствие анестезии, бесчувственное и унижающее обращение с пациентками; конвейерные процедуры, когда оперировали до шести женщин одновременно. Диссидентка-феминистка Татьяна Мальцева описала эту мучительную процедуру, во время которой искаженное невыносимой болью женское лицо и кровавую кашу, вытекающую из матки, могли наблюдать все вокруг[308]. Советские женщины говорили о легальных абортах со страхом: «Это ужасно, просто ужасно». Однако аборты оставались едва ли не единственным выходом для женщин, стремившихся ограничить свою фертильность[309]. Начиная с 1960 года число абортов ежегодно превышало число живорождений, и именно они были основной причиной снижения рождаемости.

Не прибегая к прямому принуждению, руководство усилило шквал пронаталистской пропаганды, чтобы убедить женщин нести их демографическое бремя. Книги и статьи, рассчитанные на массовую аудиторию, утверждали, что материнство — не только важнейшая роль женщины, но и неотъемлемая часть самой ее природы. К примеру, одна из таких статей, опубликованная в 1979 году, утверждала, что характер и структура личности женщины останутся несформированными, если она устранится от своих семейных и особенно материнских функций[310]. Журналисты в один голос убеждали женщин, что они должны иметь по крайней мере двух детей, а лучше трех, подчеркивая психологический ущерб, который, по их уверениям, грозил единственному ребенку в семье. Журнал «Крестьянка», ориентированный на сельских жительниц, предлагал чествовать «матерей-героинь», родивших более десяти детей. Знаменитые женщины в своих интервью уверяли, что главной радостью в их жизни было материнство. На вопрос журналиста из «Крестьянки», что значит для нее быть современной, народная артистка СССР Ада Роговцева дала типичный ответ: быть прежде всего самой обычной мамой. Она заметила, что эмансипация не освобождает женщин от этого «великого женского долга» и не отнимает у них этой великой радости, а нежелание иметь детей и пренебрежение семейными обязанностями приписала лени[311]. В детской литературе женщины выступали прежде всего в роли матерей и бабушек, мужчины же изображались на службе, на улице или в политической обстановке. Мальчики проводили время в мастерских, девочки осваивали премудрости домашнего хозяйства.

Женственность спасет мир?

В брежневскую эпоху на женщин возложили еще одно бремя: ликвидировать разрушительные последствия десятилетий социальных травм и бытовых неурядиц, когда ни мужчины, ни женщины практически ни над чем не имели власти, включая власть распоряжаться собственным телом. Руководство начало признавать существование глубоко укоренившихся социальных недугов, в частности мужского алкоголизма и морального разложения. Женская часть общества считалась одновременно причиной этих недугов и лекарством от них. Сетуя на женщин, якобы утративших женственность, публицисты били тревогу по поводу феминизации мужчин. Эксперты констатировали: когда женщины стали работать вне дома, мужчины лишились звания кормильца семьи. Именно эта роль помогала мужчине чувствовать свою значимость для самых близких людей, а без нее он будто бы не чувствует почвы под ногами. Вину за социальные проблемы, о которых наконец заговорили открыто, например за хулиганство и алкоголизм, возлагали на женщин, разучившихся быть мягкими и женственными. Вчерашнему гордому жениху, по мнению публицистов, трудно было привыкнуть к «подчинению и зависимости». У него сдают нервы, накапливается стресс. А лекарство от стресса известно: 20 капель валерьянки или 200 капель более распространенного средства — алкоголя. Когда распадался брак, вина за это тоже ложилась на женщину. Считалось, что истинно женственная супруга способна излечить мужские проблемы. Брак с по-настоящему женственной девушкой, утверждал один из публицистов, прививает мужчине два качества. С одной стороны, он становится более мужественным, ощущает желание оберегать и защищать ее, а с другой — резкие черты в его характере смягчаются, постепенно он становится мягче и добрее. Подобные статьи учили молодых сельских женщин во избежание семейных раздоров не проявлять ревности и собственничества, а главное — не «пилить» супругов, поскольку мужчины ценят женское умение терпеть и прощать[312]. В таком духе средства массовой информации побуждали женщин восстанавливать социальный порядок, а в качестве противоядия от мужского ощущения бессилия стремились еще сильнее укрепить господство мужчин в домашней сфере.

Изредка и сами женщины публично высказывали свое мнение, отличавшееся от генеральной линии. В одном из типичных эмоциональных высказываний такого рода, опубликованном в «Крестьянке» в 1982 году, говорилось, что сегодня вся работа и все заботы о семье ложатся в основном на женщин, а у мужчин нет чувства ответственности ни по отношению к семье, ни по отношению к детям, ни по отношению к работе[313]. Самое резкое недовольство выплеснулось на страницы самиздатовского журнала «Альманах: „Женщина и Россия“», вышедшего осенью 1979 года. Правительство сделало все возможное, чтобы подавить эту независимую феминистскую критику советской системы. Всех редакторов вызывали в КГБ и требовали закрыть издание. Женщины отказались. После выпуска еще двух номеров альманаха четырех его руководительниц лишили гражданства и выслали из страны. К тому времени редакционный коллектив распался на две группы, одна из которых придерживалась светских взглядов, близких к западному социалистическому феминизму, а другая выступала за приверженность русской православной вере как весомой нравственной альтернативе системе. Обе эти группы вызывали большой интерес у западных феминисток, но не одна не имела существенного влияния в СССР[314].

Не имели его и те авторы, которые в официальных изданиях призывали к