системы и способствующие сегрегации рабочей силы по половому признаку. Она заявила, что важно уже со школьной скамьи прививать интерес к технике не только мальчикам, но и девочкам[316]. Наконец, Терешкова и другие докладчицы упомянули о младенческой смертности — теме настолько болезненной, что статистическая информация о ее показателях не публиковалась десятилетиями. Отмечая, что уровень младенческой смертности в Советском Союзе превышает ее уровень в капиталистических странах, они винили в этом недостатки советской медицины и загрязнение окружающей среды.

Рис. 23. Валентина Терешкова беседует с другими женщинами, 1987 год

Эти заявления подготовили почву для еще более радикальной критики. Впервые с 1930 года в печати зазвучали утверждения, что в СССР сложилось патриархальное общество. Журналистские расследования открывали мрачную картину женского труда. Выяснилось, например, что предприятия систематически игнорировали трудовое законодательство, ограничивающее вес предметов, поднимаемых женщинами, 10 килограммами одновременно и 7 тоннами за смену. В реальности работницы поднимали за смену до 30 тонн. Доярки и продавщицы таскали 30-ки-лограммовые мешки; женщины — ремонтницы железнодорожного полотна поднимали опоры весом до 200 килограммов. Журналисты выяснили, что значительная часть работниц трудилась в самых вредных условиях: в грязи, шуме, среди ядовитых паров и опасного оборудования. Ежегодник «Женщины в СССР», до сих пор отмечавший успехи СССР в эмансипации женщин, в 1990 году уже публиковал удручающую сводку условий женского труда: физически тяжелая, монотонная, изнурительная работа, неудовлетворительные санитарно-гигиенические условия, неудобные смены, отсутствие упорядоченности в работе, сверхурочная работа (принудительная и неоплачиваемая), а также неудовлетворительный размер заработной платы[317]. У большинства женщин не было выхода из этого положения. Исследование, проведенное в 1990 году, показало, что среди работниц, повышавших квалификацию в расчете на продвижение по службе, 90 % не получили ни продвижения, ни повышения разряда; 81 % заявили, что зарабатывают столько же, сколько и раньше[318].

Сам Горбачев признавал, что женщины сталкиваются с несправедливым отношением на работе, и объяснял это наследием войны. Однако в решении этой проблемы Горбачев твердости не проявил. Иногда вместо «возрождения ленинизма», который часто объявлял для себя образцом, он повторял консервативные взгляды брежневского периода. Так, в своей книге «Перестройка», вышедшей в 1987 году, высоко оценив достижения СССР в области женской эмансипации, Горбачев отметил то, что представлялось ему недостатками. В их числе было несоблюдение «специфических» прав и потребностей женщин, связанных «с ее ролью матери, хозяйки семьи, ее незаменимой функцией по воспитанию детей. У женщины, занятой на стройке, на производстве, в сфере обслуживания, в науке, поглощенной творческой работой, просто не стало хватать времени на самые житейские дела — домашнее хозяйство, воспитание детей и просто на уют в кругу семьи». Теперь специалисты начали спорить о том, как «в полной мере вернуть женщине ее истинно женское предназначение» [Горбачев 1987], то есть дом и семью. Однако в других случаях Горбачев проявлял себя скорее «ленинцем». Например, на XIX съезде партии в 1988 году он упомянул о повседневных заботах, которые до сих пор не дают женщинам в полной мере реализовать свои права. Сетуя на то, что эта ситуация не меняется годами, он объяснил это тем, что с мнением женщин не считались должным образом — главным образом потому, что женщины были недостаточно представлены в государственных органах. Горбачев подчеркнул, что важно открыть женщинам «широкие двери» в органы управления всех уровней, чтобы они могли участвовать в принятии решений, затрагивающих их интересы[319]. Через несколько месяцев Александра Бирюкова была назначена кандидатом в члены Политбюро (без права голоса), что сделало ее самой влиятельной советской женщиной после отставки Екатерины Фурцевой. Однако отстаивать «ленинское» ви́дение решительно и последовательно Горбачев оказался неспособен.

Антифеминистская реакция

В отсутствие профеминистски настроенного руководства консервативная позиция легко взяла верх. Еще в 1970-х годах некоторые консерваторы утверждали, что участие женщин в производительном труде избыточно. Эта точка зрения отражала растущую обеспокоенность сокращением населения в европейской части СССР по сравнению с населением Средней Азии. Этот аргумент консерваторов согласовывался с радикальной политикой реформ, которую Горбачев принял в 1987 году: политикой, основанной на идее, что советской экономике требуется не больше, а меньше промышленных рабочих, но работающих продуктивнее. Прогнозируя сокращение рабочей силы, большинство экономистов предполагали, что работу потеряют именно женщины. Многие приветствовали эту идею. Движение за возвращение женщин в семью набирало обороты. Кандидаты-мужчины в избирательной кампании 1989 года неоднократно призывали к «освобождению» женщин от двойного бремени путем возвращения их к домашнему очагу. Даже социолог Татьяна Заславская, член I Съезда народных депутатов и отнюдь не противница женского труда вне дома, высказывалась в этом же духе. Она полагала, что высокий уровень женской занятости в общественном производстве социально не оправдан, что это отрицательно сказывается как на рождаемости, так и на воспитании детей[320]. Политические лидеры, средства массовой информации и даже широкая общественность все чаще поддерживали идею о том, что женщины должны уйти из сферы производительного труда.

Моральный кризис, охвативший страну, тоже способствовал движению за «возвращение в семью». В эпоху гласности СМИ обнародовали массу деморализующих фактов о советском обществе. Такие ранее запретные темы, как преступность, наркозависимость, сексуальная распущенность и проституция, описывались в красочных деталях. В конце 1980-х, например, средства массовой информации смаковали непристойные детали из жизни проституток, одновременно обличая проституцию как моральное падение тех, кто ею занимается. По мнению журналистов, проституток гнали на панель не голод, бездомность и безработица. Они якобы сами сделали свой выбор: ушли из обеспеченных семей, бросили работу[321]. Для общества, привыкшего к цензурному буферу, стоявшему между ним и подобными неприглядными реалиями, лавина негативных подробностей зачастую становилась шокирующим свидетельством национальной деградации, в которой власти обвиняли, как обычно, женщин. Лекарство? Укрепление семьи и роли женщины в ней. К примеру, один социолог призывал переосмыслить сложившиеся стереотипы и признать, что для будущего страны и для социализма важнейшей формой женского творческого труда является материнство[322].

Движение за «возвращение в семью» столь же легко вписывалось в мировоззрение националистов, голоса которых все настойчивее звучали в России и в других республиках Советского Союза. По их мнению, главная миссия женщины заключалась в том, чтобы сохранять и передавать детям культуру своего народа. Как высказывался в 1991 году писатель-народник и националист Валентин Распутин:

Женщину совратили публичной значительностью и освободили… от ее извечной и тихой обязанности культурного укоренения народа; духовность она заменила социальностью, мягкость и проницательность особого женского взгляда — категоричностью, женственность — женоподобием, материнство — болезненным детоношением, расчетливым или горьким, как кукушка, подбрасывая затем птенцов в общие гнезда детских