феноменом сакрализации природы. С божественной средой стремились поддерживать добрые отношения, поклонялись ей, старались умилостивлять, для чего постепенно складывалась система ритуальных правил, неотделимой частью которых становились устойчивые принципы имянаречения с определенным родовым именословом.

Как пишут составители сборника «Сакрализация власти в истории цивилизаций», сама семантика термина «сакральный» может быть передана как «требующий ритуальных запретов, окруженный ритуальными запретами». И далее поясняют, что такая семантика «определяется особым комплексом представлений, присущим людям с древнейших времен и занимающим исключительно важное место в их мировидении… человек делил все силы, с которыми сталкивался на (I) рутинные, достаточно хорошо известные силы, чье действие доступно наблюдению в своих основных звеньях, относительно предсказуемо и не оказывает особенно существенного влияния на окружающий мир, и (II) неизмеримо более таинственные и непредсказуемые „высшие“ силы, характеризующиеся одновременно невероятной мощью и масштабом воздействия на жизнь и само существование людей и мира.

Главными носителями таких сил считались особые личные сущности (божества/духи), наделенные разумом, волей и рядом уникальных характеристик, отличающих их от всех остальных объектов мира, как живых, так и неживых… Любое соприкосновение с силами (II), учитывая их непредсказуемость и мощь, было для людей необыкновенно рискованным, так что все ситуации, чреватые подобным соприкосновением, все объекты и сферы, в связи с которыми оно с большой долей вероятности могло произойти, необходимо было окружать множеством ритуальных запретов, которые и задают понятие „сакрального“… власть является сакрализованной постольку, поскольку ее носитель занимает ключевое место в системе жизненно важных взаимоотношений подвластных ему людей с их божествами/Богом»[519].

Здесь следует добавить, что важную функцию во взаимоотношениях людей с божествами играли духи предков рода, также обожествляемые. Считалось, что расставшись с земной юдолью, духи предков поднимались на небо, поближе к великим силам Космоса и выступали как небесные защитники интересов рода. Формой общения с духами предков были особые ритуалы в рамках культа предков, участвовать в которых могли только члены рода. Но каждая этнополитическая организация была сложносоставным коллективом, состоящим из множества родов и кровнородственных групп. Процесс развития этих многородовых организаций требовал упорядочивания многочисленных культов предков и создания гармонично функционирующей общесоциумной сакральной системы. В ходе данного процесса выделялся один род, логично предположить, самый мощный, культ предков которого становился ведущим, и духи предков которого воспринимались как обереги и гаранты благополучия всего социума. Выполнение обрядов родового культа, как уже было сказано выше, мог осуществлять только представитель рода, поскольку он был наилучшим медиатором между миром живых и божественными духами предков — защитниками социума.

Особенностью и института правящего рода, и родовой организации вообще, являлся учёт двух линий в традиции преемственности власти — отцовской линии и материнской линии — составлявших вкупе действенный механизм престолонаследия. Амбилинейность традиции наследования составляла как бы несущие опоры потестарно-политической системы, охватывая её кровнородственными связями как изнутри, так и вовне, образуя сложную систему межродовых связей, использовавшуюся для поддержания преемственности власти и накопившую для этого с течением тысячелетий обширный арсенал средств. Каждый член в системе этих связей обладал наследственными правами по линии рода своей матери и по линии отцовского рода, и соответственно, был представителем, как минимум, двух родов.

В обрисованной системе родовых традиций имена представителей правящего рода были, действительно, очень важным элементом, поскольку играли роль связующего звена между миром живых и миром предков, олицетворяли непрерывную связь времен и служили маркером законного места данной этнополитической организации в мире «высших» сил или «опознавательными» знаками родовичей, отличающих их от других родовых коллективов. Но анализируя именослов того или иного архаичного общества, надо принимать во внимание, что он отражал сложносоставную многородовую структуру этнополитических организаций, которая, в частности, с учетом амбилинейности традиции наследования, содержала имена из разных языковых систем.

И вот в этом вопросе монография Литвиной и Успенского обнаруживает взгляды, которые кроме как германоцентризмом самого устаревшего образца, не охарактеризуешь. Любопытно, что сам фактор межэтнических контактов, служивший проводником новых имен в династийные именословы, авторами отмечается: «Межэтнические и в особенности междинастические браки со всей очевидностью способствовали как усвоению новых имен, так и „трансляции“ определенных принципов имянаречения».

Но почти сразу вслед за этим авторы переходят к рассуждениям об имени Святослав в именослове Рюриковичей и высказывают следующие суждения: «Важнейшим событием в истории именослова Рюриковичей стал выбор славянского имени для наследника Игоря и Ольги — князя Святослава Игоревича, выбор, ознаменовавший собой новую точку отсчета в истории рода. Происхождение имени Святослав в роду Рюриковичей вызывало немало споров у исследователей. Ни во времена Святослава Игоревича, ни раньше мужская версия этого имени у представителей славянских правящих родов в источниках не зафиксирована. Впрочем, это никоим образом не может надежно свидетельствовать об отсутствии такого имени у знатных славян, так как наши сведения об антропонимиконе той эпохи крайне ограничены.

Обе основы, входящие в это имя, вне всякого сомнения, широко использовались у славян: достаточно упомянуть хотя бы имена моравских правителей IX в.: Ростислава и Святоплука (Святополка). Кроме того, сохранились сведения о хорватском князе Святославе, сыне Стефана-Держислава, который действовал в конце Х-ХІ в. и, вероятно, мог быть младшим современником Святослава Игоревича… Для скандинавского рода, каким были первые поколения Рюриковичей (здесь и далее выделено мной. — Л.Г.), адаптация славянских имен не могла не представлять немалых сложностей. Эти имена не были для них родовыми, и только насущная необходимость жить и править в новых условиях, сопровождающаяся неизбежной „славянизацией“ рода, могла привести к столь кардинальной смене типа родовых имен… На протяжении нескольких последующих десятилетий закладывается основа будущего династического антропонимикона Рюриковичей. Значительная часть имен (таких как Святослав, Ярополк, Володимир), появившихся в именослове именно в это время, впоследствии будет полностью или частично воспроизводиться из поколения в поколение. Однако мы не можем сказать ничего определенного о том, каким образом эти имена впервые попали в княжеский обиход»[520].

То есть всё толкование авторов о межэтнических и междинастийных браках выглядит на фоне приведенной цитаты либо недоразумением, либо демонстрацией германоцентристской схоластики, живущей мыслью о том, для «скандинавского» рода Рюриковичей приличествовали только междинастийные браки, не выходящие за пределы «германского» мира.

Так же путается в тенетах выдуманного «германства» и историк А. А. Горский, не зная, как приложить имя Святослава к именослову Рюриковичей: «Уже представитель третьего поколения князей — сын Игоря Святослав носил славянское имя: а ведь надо иметь в виду, что именословы правящих династий носили сакральный характер, и обычно в случаях, когда династия была пришлой, долгое