в единообразное. И то, что идеализируется в форме требования равенства, очень часто оказывается просто выражением стремления к эгалитаризму со свойственным ему недоверием к любой автономности и рессентиментом в отношении любых исключительных положений…» За этими словами следует цитата из Bundesstaatsrecht Фляйнера:

«Если равенство перед законом необходимо для демократии, оно может стать для нее и камнем преткновения. Дело в том, что оно поощряет фанатизм и зависть, стремящиеся рассматривать всех людей как равных во всех сферах жизни, и отвергает из-за их якобы недемократичности все различия, связанные с образованием, воспитанием, одаренностью, традициями и т. п.»[373]

Американский социолог Джордж Каспер Хоманс во время Второй мировой войны командовал небольшим военным кораблем в Тихом океане. Позже он старался использовать этот опыт на благо социологии. Одна из ошибок, которую он совершил по отношению к команде, демонстрирует, что жертвовать предположительно вызывающим благополучием одной группы из уважения к предположительной зависти другой бесполезно. Во время затишья в ходе военных действий на корабле возникла следующая ситуация: палубная команда под палящим солнцем отчищала ржавчину и занималась покраской, в то время как люди из машинного отделения, которые в это время были свободны от вахты, загорали и читали тут же рядом. Когда один из офицеров обратил внимание Хоманса на то, что такое поведение может раздражать работающих, он приказал матросам из машинного отделения проводить свое свободное время в другом месте. Однако те немедленно дали капитану понять, что они чувствуют себя ущемленными. Хоманс пишет: «Как и во многих других случаях, я поступил бы гораздо лучше, если бы не вмешивался…»[374]

В известной степени из этого случая можно сделать общий вывод. Мало какие произвольные действия, особенно законодательные, являются настолько неблагодарными и в такой степени сопряжены с нежелательными последствиями, как попытка уравновесить весы судьбы ради того, чтобы смягчить зависть.

Чувство несправедливости

Почему чувство справедливости или, точнее говоря, чувство несправедливости требует безусловного равенства? Этот вопрос задает профессор права Эдмонд Кан в своей книге о чувстве несправедливости – для ее названия он выбирает именно этот термин, а не «чувство справедливости». Несомненно, чувство справедливости гораздо сложнее обрести и применить на практике, чем чувство несправедливости. Согласно Кану, существование общего и широко распространенного чувства несправедливости связано не только с тем, что равное обращение со всеми, кто принадлежит к какой-либо общепризнанной группе людей (один тип обращения – с детьми, другой тип – со взрослыми и т. п.), составляет обязательное требование для любой системы правового порядка. Верно, что справедливость требует такого единообразия, но это еще не объясняет нашей высокой чувствительности к несправедливости. (Можно было бы даже сказать, что только врожденное человеческое чувство несправедливости позволяет людям создавать правовые системы.) По мнению Кана, маловероятно, что люди будут чувствовать негодование и гнев просто от того, что какое-то решение, как выяснилось, нарушает теоретическое требование права на равное обращение, и в таких случаях, должно быть, затрагиваются какие-то очень глубокие свойства человеческой природы, иначе невозможно объяснить, почему даже самые покорные и малообразованные люди так страстно ненавидят несправедливость. Где корни этого требования равенства? Кан описывает чувство несправедливости как общий феномен, обозначающий «ту симпатическую реакцию возмущения, ужаса, шока, рессентимента и злобы, те инстинктивные аффекты и аномальную секрецию надпочечников, которые готовят особь человеческого рода к сопротивлению нападающему. Природа, таким образом, устроила так, чтобы каждый человек воспринимал несправедливость, совершенную с другим, как нападение на него самого. С помощью таинственной и мистической эмпатии или воображаемого взаимообмена каждый представляет себя на месте другого не просто из жалости и сочувствия, но с энергией самозащиты. Несправедливость преображается в нападение»[375].

Немного дальше Кан пишет: «Итак, чувство несправедливости представляется неразделимой смесью разума и эмпатии… Справедливо ли чувство несправедливости? Определенно нет, если справедливость понимать как соответствие какой-либо абсолютной и жесткой норме. … Чувство несправедливости справедливо и правильно тогда, когда его требования подтверждены действиями. Его логическое оправдание следует искать в его эффективности»[376].

Кстати, у многих примитивных народов хорошо развито чувство справедливости и взаимности, но его не следует ошибочно принимать за представление о равенстве. У африканских азанде любой, кто помог родственнику, ведет в уме точный счет тому, что он сделал, и ожидает такого же поведения от другого. В примитивном обществе определенно не существует, так сказать, общего котла, из которого каждый может взять то, что хочет, как это неизменно воображает себе западный социальный романтик. Прежде всего эти люди чересчур прагматичны, чтобы опираться на формулу Маркса «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям»[377].

Чувство абсолютной взаимности также встречается у наиболее примитивных народов и по отношению к чужим. Карстен пишет про индейцев хиваро в Эквадоре и Перу, что во всех случаях, когда носильщик по болезни не мог сопровождать экспедицию, он всегда возвращал кусок ткани, который ему выдавали в качестве аванса. Что любопытно, этот принцип лучше работал для совсем примитивных племен, чем для тех, которые подверглись воздействию миссионеров[378].

В течение двух столетий эгалитарным догматикам и социальным философам в основном не удавалось понять, насколько мало индивида волнует то, равен ли он кому-нибудь другому. Дело в том, что очень часто его чувство справедливости оскорблено именно тем, что ему отказывают в той мере неравенства, какую он считает справедливой и правильной. И это одна и та же страсть вне зависимости от того, кто ее испытывает – подсобный рабочий или примадонна. Американские социологи, изучавшие трудовые отношения в промышленности, постоянно наблюдали, что для рабочего имеет значение не столько размер его зарплаты, сколько признание разницы между ним и другими рабочими. Жалобы возникают в основном тогда, когда тарифная сетка, по мнению рабочего, не отражает важности, сложности и прочих особенностей его конкретной работы[379]. В 1959 г. Райз Стивенс отказалась петь в Сан-Францисской опере (несмотря на то, что ее гонорарные требования были удовлетворены), потому что было отвергнуто другое ее требование – чтобы ни одна другая звезда не получала такого же высокого гонорара, как она[380].

Следующий парадоксальный случай показывает, до чего способно дойти общество, проникнутое эгалитарной идеологией. В 1965 г. в Австрии рабочим-высотникам, занятым на строительстве нового моста, выплатили надбавку за риск. После этого строители, работавшие ниже, объявили забастовку и прекратили ее только тогда, когда им выплатили компенсацию за потерю надбавки за риск. В отношении мотива эта ситуация была похожа на ту, что была изложена в жалобе, поданной примерно в то же время в Конституционный суд Западной Германии в Карлсруэ. Подлежавший призыву на военную службу гражданин во имя справедливости потребовал, чтобы тех,