случай или фортуну, которую не в состоянии монополизировать ни он сам, ни везунчик. «Сегодня повезло другому – завтра может повезти мне». То же самое утешение мы извлекаем из выражения «не везет». Таким образом, в этом не участвует никакой провиденциальный Бог, чье благоволение можно снискать особым усердием в молитве или праведным образом жизни, потому что это совершенно точно вызвало бы ту едкую всепоглощающую зависть фанатичного святоши, которой есть масса примеров в истории – например, охота на ведьм.

Как ни странно, существует также промежуточная стадия: в то время как в культуре может быть концепт различных судеб и пристрастного распределения удачи, представители этой культуры могут не осмеливаться рассчитывать на свою удачу, потому что они продолжают бояться того, что существуют иные силы и божества, проекции их соседей, которые обрушат свою злобу как раз на тех смертных, которым улыбнулась капризная богиня фортуны. На этой стадии находились древние греки.

В английском языке немецкому слову Glück соответствуют два слова: «счастье» (happiness) и «удача» (luck). Однако если счастье, это состояние психического равновесия и завершенности, в конечном счете зависит от самого индивида, то везение и невезение совершенно не зависят от трудолюбия, прозорливости или вмешательства человека. Вполне возможно завидовать безмятежности и счастью другого, потому что понятно, что они очень сильно зависят от его усилий и поведения, но по определению практически невозможно завидовать везению другого. Таким образом, английский язык, используя эти выражения, несколько уменьшает место зависти в человеческих отношениях.

Добившись блестящего успеха, что делает его потенциальным объектом зависти, спортсмен, школьник или бизнесмен просто пожмет плечами и скажет: «Наверное, мне просто повезло». Так он пытается обезоружить возможную зависть, хотя обычно и бессознательно. На самом деле английское слово luck происходит от средневерхненемецкого gelücke, которое в вышеуказанном значении имеет следующее определение: не имеющая цели, непредсказуемая и неуправляемая сила, которая тасует события либо благоприятно, либо неблагоприятно для индивида, группы или той или другой стороны. Или: случайное сочетание факторов, которое приводит к благоприятным или неблагоприятным для человека последствиям.

Слово «счастье», с другой стороны, первоначально значило нечто, гораздо больше похожее на «везение», иначе говоря, состояние, вызванное случайными событиями или происшествиями. Постепенно, однако, «счастье» стало приобретать совершенно другое значение: благополучие, порождающее удовлетворение, которым, в силу его природы, способны наслаждаться все одновременно. Иеремия Бентам в своей формуле «возможно большая сумма счастья для возможно большего числа людей» мог употребить это слово только в этом смысле. Если бы для него «счастье» означало «удачу», то это требование было бы абсурдным, поскольку отдельному человеку может выпасть «удача», только если она распределена в мире неравным образом и в то же время является чем-то редким. Конечно, сколько угодно людей в каком-нибудь обществе могут быть счастливыми, потому что это зависит в основном от них самих. Но они не могут одновременно «сорвать куш» или все сразу пользоваться благосклонностью судьбы. Это было бы невозможно с пространственно-временной точки зрения. Однако современные социальные философы превратили эту терминологическую путаницу в опасный принцип с помощью убеждения, что равенство возможностей, о котором они постоянно говорят, приведет к равенству счастья. Верно ровно противоположное.

Удовлетворение

Индивид может эмоционально примириться со своей личной участью или с участью своих детей потому, что в каждом реальном обществе, в противоположность утопическому, он по большому счету осознает или, по крайней мере, может убедить себя и других людей, что причина, по которой ему не удалось добиться чего-либо, чего добились другие в похожих внешне обстоятельствах, состоит в том, что равенства по отношению к удаче не существует. Ни одно общество не может предложить своим гражданам систему лотереи, покрывающей все жизненные ситуации и все цели. Кстати, интересно, что даже в тех обществах, где зависть безраздельно царит в налоговом законодательстве, как в Англии, тотализатор, где каждый, поставивший несколько пенни, имеет шанс, хоть и чрезвычайно малый, выиграть тысячи не подлежащих налогообложению фунтов, считается «политически приемлемым».

Отсутствие в немецком языке двух терминов для «удачи» и «счастья» и необходимость использовать вместо них одно слово Glück порождает значительные трудности, как показывает анализ Николая Гартмана в «Этике моральных феноменов ценности».

«Сущность «счастья» – дразнить и дурачить человека всю жизнь, завлекать, обольщать и в конце концов оставлять с пустыми руками». Здесь на самом деле имеется в виду «удача». Далее Гартман продолжает: «Счастье не зависит от одних только конкретных жизненных благ, которые его сулят. Оно, наряду с этим, или, скорее, в первую очередь, связано с внутренней предпосылкой, с предрасположенностью самого человека, с его способностью к счастью. Однако эта способность… слабее всего…там, где его страстно желали и стремились к нему»[388]. Однако то, что имеется в виду здесь, – это счастье, а не удача.

Это позволяет нам довести эту мысль до логического завершения. Сначала – может быть, до того, как какой-нибудь эгалитарист начал изобретать планы улучшения мира, – удача означала нечто непредсказуемое и скоротечное, что может быть у одного человека, но не у другого или, по крайней мере, не может быть у обоих одновременно. Удовлетворение гораздо ближе к слову «счастье», но оно постулирует отсутствие жажды удачи или стремления к ней. К концу XIX в. удовлетворение вышло из моды, и его проповедь считалась проявлением реакционности. Каждый человек должен был быть счастливым, и это счастье должно было полностью обеспечивать и гарантировать государство. Но они не смогли понять того, что в государстве всеобщего благосостояния, где каждый получает все, в чем он нуждается, и должен вносить лишь тот вклад, который ему по силам, не может и не должно быть удачи и неудачи. Но и счастье, т. е. удовлетворение, в таком обществе не могло бы существовать, потому что его условием является признание того, что не все одновременно могут быть удачливы.

Равенство возможностей

Абсолютное равенство возможностей, присущее азартной игре, в которой, как все игроки знают с самого начала, выиграть могут только единицы, не имеет ничего общего с возможно бóльшим счастьем для возможно бóльшего числа людей. Верно, что некоторые завистливые души могут ощутить раздражение, когда кто-то другой выигрывает в лотерею, но то, что такого рода подарки судьбы в Европе (в отличие от США) не облагаются налогами, показывает, что победителям лотерей завидуют очень мало. Причина этого – в настоящем равенстве возможностей и абсолютно случайном способе выбора победителя. Жена не станет пилить мужа за то, что он не купил выигрышный лотерейный билет. Она может упрекнуть его в том, что он поставил не на ту футбольную команду, но даже в этом случае число возможных