Ведь не получится. И Людоед это очень хорошо понимал.

В конце концов Волкодав даже заподозрил, что Винитар, егосын, испытывал нечто подобное. Чем ещё объяснить, что за всё время плаваниякунс обменялся со своим то ли пленником, то ли гостем едва ли несколькимисловами? Уж не боязнью ли, как бы взаимное узнавание не сделало слишком тяжкимдолг кровной мести, не сделало немыслимым Божий Суд, который должен былсостояться между ними на острове?.. Поэтому Волкодав весьма удивился, когдаВинитар вдруг подошёл к нему и сказал:

– Ты называл острова и расспрашивал о них. Кого ты зналс острова Старой Яблони?

Никакой тайны тут не было, и Волкодав ответил:

– Когда меня продали на каторгу, я встретилмальчика-сегвана. Он был младше меня. Его звали Аргила. Какой-то Зоралик взялего в плен во время усобицы кунсов. – Помолчал и добавил: – Аргила был изтех птиц, что не живут в клетке.

Винитар молча кивнул. Его лицо, по обыкновению, оставалосьбесстрастным, и Волкодав понял, что имя Аргилы ничего не говорило ему. Онудивился некоторому разочарованию, помимо воли шевельнувшемуся в душе. Сегванскиеострова многочисленны. Глупо было надеяться, что все там знают друг друга. Также глупо, как и полагать, будто все венны между собою знакомы. Однако Волкодавсообразил, что Винитар, должно быть, не спроста расспрашивал его о СтаройЯблоне. И он сказал:

– А ты кого оставил там, кунс?

Он не слишком надеялся, что Винитар пожелает ответить. Но,видно, близость родного острова даже вождя заставила изменить некоторымпривычкам. Он пожал плечами и проговорил:

– Когда я был мал, тамошний кунс пригласил отца насвадьбу своего сына…

Он слегка запнулся. Мало кто любил Людоеда, мысленнодоговорил за него Волкодав. Но Старший Род с острова Закатных Вершин былмогущественным, и с ним искали союза…

– Отец взял меня с собой, – продолжалВинитар. – Под утро я пошёл слушать, как падали яблоки, и увидел девочку.Она родилась хромоногой и не могла обходиться без костыля. Но у неё быливолосы, гуще которых я никогда потом не видал. Она беседовала не по годамразумно. У всех на уме была свадьба кунсова сына, и уже на корабле я сказалотцу, что тоже нашёл себе невесту. Это было за три года перед тем, как мыпереселились на Берег.

Он опять замолчал.

– Вряд ли твой отец пришёл в восторг от такоговыбора… – негромко проговорил внимательно слушавший Волкодав. И сзапоздалым удивлением осознал, что, оказывается, способен рассуждать о Людоедепросто как об отце, натолкнувшемся на своеволие наследника.

Винитар снова пожал плечами:

– Он дал мне подзатыльник и сказал, что зря она неродилась на нашем острове: для таких, мол, как она, у нас есть Понор.

Волкодав ощутил укол праздного любопытства. У него домасходным словом обозначали самородные колодцы, в которые проваливалась уходящаяпод землю вода. Понор, упомянутый молодым кунсом, был одной из немногих диковинСегванских островов, более-менее достоверно описанных в «путевниках»образованных землепроходцев. Правда, диковина получалась довольно-такизловещая. Сородичи Людоеда испокон веку отправляли в Понор младенцев,родившихся уродливыми или, по общему мнению, нежизнеспособными. Молва такжегласила, будто в голодные годы туда по собственной воле уходили ветхие старики,уставшие от прожитых дней и не желавшие более обременять собой свои семьи. Делов том, что Понор не был обычным земным провалом. Ни колодцем, куда у венновсама собой ныряла вода, ни даже огненной ямой вроде тех, что Волкодав виделкогда-то на Заоблачном кряже, на горе Тлеющая Печь. Заглянувший в Понор необнаруживал внизу дна. Ни каменного, ни огненного, ни водяного. Вообще ничего,кроме плотной густой тьмы. Факел, сброшенный в эту прорву, в некоторый моментпереставал озарять отвесные стены и пропадал – внезапно, сразу, не зашипев и незамерцав, словно проглоченный. То же происходило и со светильником, опускаемымна верёвке. Верёвка всякий раз оказывалась срезанной ровно и чисто, словно бынеобычайно острым ножом, и рука, держащая её наверху, не улавливала мгновения.

И даже эхо громкого крика не возвращалось обратно.

Поэтому островные сегваны считали Понор прямым лазом на тотсвет. Стародавние предания даже повествовали о чудовищах, якобы выползавшихоттуда в людской мир. Однако этого не случалось уже на памяти множествапоколений. Что бы там ни было раньше, Понор столько веков не только ничего невыпускал из себя, но даже не отдавал обратно, что нашествия чудовищ никто болеене опасался. К Понору просто привыкли. Человек, дай время, привыкает ко всему.Есть же вот у других каменные берёзы, опустившие ветви в никем не разгаданнойвековечной печали. Или горный склон, на котором изломы скал и причудливыенаслоения осыпей образуют гигантский лик нахмурившегося человека. А у нас –Понор!

…Будь на месте Волкодава Эврих, – не подлежало никакомусомнению, что учёный аррант немедля простёр бы руку привычным жестомкрасноречия и принялся убеждать Винитара: позволь, дескать, сперва мне увидетьстоль примечательную особенность твоего острова и, главное, описать её надолговечном пергаменте несмываемыми чернилами, – а там уже убивай!.. НоВолкодаву, хоть он и начитался в крепости умных книг, до Эвриха было весьмадалеко. И он промолчал.

– Я не знаю, что сталось с той девочкой, – резко,отрывисто проговорил Винитар. – Я никогда больше не слышал о ней.

Повернулся и ушёл на нос корабля, оставив Волкодаванедоумевать, с какой бы стати кунсу понадобилось ему всё это рассказывать.

Всё же сегванских мореходов вело сквозь морские пространстванекое таинственное чутьё, которого венн не мог уразуметь, наверное, в той жестепени, в какой им была непонятна его сущность жителя леса. Волкодав, хотьповесь его, не сумел бы сказать, что такого особенного появилось в очертанияхволн, но сегваны ни дать ни взять увидели свежий след на снегу. Или, точнее,последний поворот тропы, за которым уже видна будет родная околица. Стоя насамом носу корабля, Винитар расстегнул и сложил на палубу украшенный золотыми бляхамипояс – знак достоинства вождя. Потом медленно, словно совершая обряд, стянул сплеч толстый овчинный кожух, а за ним и рубаху, оставшись голым по пояс. Началимолча стаскивать одежду и другие корабельщики, да не все сразу, а в очередь,строго по старшинству. Волкодав отметил, что первыми присоединились к вождю те,кто, подобно Аптахару, явно вырос на острове. Вот в руках у Винитара появилосьмаленькое кожаное ведёрко на длинной верёвке. Размахнувшись привычным и оттогокрасивым и сообразным движением, кунс закинул ведёрко далеко вперёд и потомизвлёк его, полное прозрачной воды. Там, где плещущие капли попадалипредводителю на руки и грудь, белое тело сразу вспыхивало красными пятнами.Море целовало вождя. Винитар поднял ведёрко к лицу и то ли ответно поцеловалстудёную воду родины, то ли отпил солёный глоток. И, занеся, опорожнил кожаныйсосуд себе на голову, добротно облившись. Передал ведёрко Аптахару, сам жеостался обсыхать на ветру, не торопясь заново укрываться одеждой.