Не договорив, он опустился на стул, но тут же вскочил, сталшарить по карманам, что-то ища, очевидно, платок, но не нашел и стер пот с лицарукавом.

– Значит, в момент передачи? – переспросил начальник охраны,пристально глядя на несчастного генерала.

– Да, я думал…

– А почему вы волнуетесь? – перебил начальник охраны.

– Я… Я не волнуюсь, – пролепетал генерал совершенно убитымголосом.

Пока происходил этот разговор, несколько находившихся здесьохранников, рассредоточившись по комнате, взяли автоматы на изготовку инаправили их на всех генералов.

Начальник охраны подошел к телефону, набрал номер и, неспуская глаз с подозрительного генерала, коротко с кем-то поговорилпо-грузински.

– Бачевадзе! – положив трубку, обратился он к одному изсвоих подчиненных и, опять сказав несколько слов по-грузински, передал томупортсигар. Тот, схватив одной рукой портсигар, а другой придерживая перекинутыйза спину автомат, торопливо вышел из помещения. Стало тихо. Генералы,инстинктивно отделившись от своего подозрительного коллеги, стояли посредикараулки, сбившись в кучу, как овцы. Все молчали. Один из генералов, маленькийи толстый, дышал тяжело, слышно было, как у него в горле что-то свистит иклокочет. Толстяк первым не выдержал напряжения и посмотрел на часы. Вслед заним и другие его товарищи задвигались и, отворачивая рукава кителей, сталисмотреть на часы.

– Сейчас с минуты на минуту откроется, – сказал вдругвладелец портсигара, но не очень уверенно, начальнику охраны.

Тот ничего не ответил и снова посмотрел на часы.

Его подчиненные стояли возле стен, расставив ноги и держаоружие наготове. Но стволы все-таки слегка опустили.

Владелец портсигара, осмелев, подошел к Дрынову.

– Сейчас откроется, – сказал он Дрынову, но тот отвернулся.

Потом уже этот недотепистый полководец рассказывал, что,хорошо зная, что портсигар был именно портсигаром, и ничем иным, он тем неменее испытывал необъяснимый страх, что портсигар, вопреки своему назначению,взорвется. Дверь отворилась, это вернулся Бачевадзе. В одной руке он держалраскрытый портсигар, который был набит папиросами «Герцеговина Флор». Начальникохраны взял у него портсигар, повертел, положил на стол. И объявил генералам,что они в сопровождении дежурного могут проследовать к товарищу Сталину.

– А портсигар теперь можно взять? – спросил хозяинпортсигара.

– Пока оставьте, – сказал начальник охраны.

– Но я же хотел подарить его товарищу Сталину.

Начальник охраны посмотрел на него и медленно произнес:

– Товарищ Сталин не любит подобных подарков.

Гостей под конвоем ввели в небольшую комнату, попросилиснять шинели и построиться по ранжиру. Как только они это сделали, свет погас итут же зажегся. И ослепленные генералы увидели перед собой невзрачногочеловечка в засаленном суконном мундире без знаков различия. Человечек сосалпогасшую трубку и, шевеля выцветшими усами, волочил по лицам собравшихся цепкийнастороженный взгляд. Генералы сперва удивились: что еще за явление, потомобмерли, и Дрынов, первым оценив обстановку, рявкнул, как на параде:

– Великому полководцу, товарищу Сталину, ура!

– Ура! Ура! Ура! – троекратно грянули генералы.

Сталину такой прием, видимо, понравился, тем более что он небыл отрепетирован, а вождь любил искренние проявления любви. Он улыбнулсяотдельно Дрынову и затем всем остальным и, сдавив трубку в желтых зубах,шутливо заткнул пальцами уши, показывая, что так можно оглохнуть, а затем сталхлопать в ладоши. Генералы, естественно, тоже. Дрынов, в восторге от того, чтоСталин улыбнулся ему отдельно, аплодировал с остервенением, как мальчик настадионе. Сталин заметил это и опять улыбнулся ему отдельно. Хлопали долго. Затемхозяин дачи прекратил это дело, дав понять, что прозвучавшие аплодисменты онсчитает достаточным выражением любви к нему лично и в его лице к партии,правительству, народу, к родине, к необъятным ее просторам и к отдельнымберезкам. Прекратив аплодисменты, товарищ Сталин пошел перед строем и сталсовать каждому свою сморщенную ладошку для пожатия.

– Так вот вы какой! – сказал он, дойдя до Дрынова.

Дрынов с перепугу несколько перестарался. Великий вождьпоморщился от боли и вскинул на Дрынова подозрительный взгляд. Но моментальнопонял, что генерал сделал это не из террористических побуждений, а от полнотычувств, усмехнулся в усы и сказал с заметным акцентом:

– Значит, есть еще в наших мускулах сила, товарищ Дрынов?

– Так точно, товарищ Сталин! – отрубил Дрынов.

– Так точно? – быстро переспросил Сталин с некоторымудивлением. – Вы что же, товарищ Дрынов, поклонник уставных выражений, принятыхв царской армии?

– Никак нет! – гаркнул Дрынов и, осекшись, покраснел, азатем побледнел, чувствуя конец своей военной карьеры.

Сталин молчал. Он молчал и с любопытством смотрел наДрынова, наблюдал, как меняется тот в лице.

– Почему же никак нет? – сказал вдруг Сталин и опятьулыбнулся. – Нам не следует отказываться от того хорошего, что было в царскойармии. Пожалуй, нам следовало бы вернуть некоторые хорошие традиции, принятые встарой армии. Вы со мной согласны?

– Так точно! – отрапортовал Дрынов уже без всякой опаски.

Своим поведением и внешним видом Дрынов так понравилсяСталину, что тот попросил его задержаться после общего приема и провел с нимотдельную беседу. Поговорили об общем положении на фронтах и о положении на томучастке, который контролировался дрыновской армией. Дрынов на все вопросыотвечал по-военному четко и кратко. Сталин поинтересовался его биографией, иДрынов сказал, что он из простой крестьянской семьи.

Сталину это еще больше понравилось.

– Значит, вы потомственный крестьянин? – спросил Сталин.

– Так точно, потомственный, – отвечал Дрынов.

Из дальнейших расспросов выяснилось, что дед Дрынова был изкрепостных князя Голицына.

– Вот оно что! – удивился Сталин. – Между прочим, мы недавноодного из бывших ваших господ разоблачили. – Он вспомнил о деле князя Голицына,и ему стало неприятно. – А скажите, товарищ Дрынов, вы хотели бы снова статькрепостным князя Голицына?