К югу от Фуа часть 506-го полка парашютно-десантной пехоты удерживала опушку леса. Наблюдательный пункт находился в доме, рядом с которым лежал окоченевший мертвый немец с вытянутой рукой. «С тех пор, – вспоминал один сержант, – у нас так и повелось: всякий раз, как выходили за порог или входили, пожимали ему руку. Решили, раз можем пожать ему руку, значит, нам чертовски лучше, чем ему» {674}. Даже с мешками и сумками, сброшенными десантом, солдаты обмораживались, страдали от «траншейной стопы». А Луис Симпсон из 327-го пехотно-планерного полка заметил: «В такой мороз жизнь раненых сгорит быстро, как спичка» {675}.

Пережив наступление у Фламьержа, Симпсон написал: «Я смотрю вниз по склону, пытаюсь хоть что-то увидеть и не сильно поднимать голову. Надо мной скулят пули. Справа от меня стреляют винтовки. Должно быть, они видят больше, чем я. Кажется, что снег ожил и движется, отрываясь от деревьев у подножия склона. Движение все заметнее. А теперь это вереница людей, почти все в белом – в белых накидках и капюшонах. Тут и там выделяются люди в серо-зеленых немецких шинелях. Они идут, бегут, плашмя падают на снег. Они встают и снова идут на нас» {676}.

Понятно, что американская авиация в первую очередь поддерживала Бастонь, так же как и свои дивизии на северном фланге – 82-ю воздушно-десантную и 30-ю пехотную, которым приходилось тяжело. Но главная задача в тот день, когда союзники выделили половину всех своих истребителей-бомбардировщиков, состояла в одном: помешать немецким танковым дивизиям подойти к Маасу {677}.

Когда погода улучшилась и авиация союзников бросила в бой все силы, резко возросло количество случаев «дружественного огня» как с воздуха, так и с земли. Казалось, зенитчики – да и почти каждый, у кого был пулемет, – физически не могли удержаться от стрельбы по самолетам. «Правила ведения огня», инструкции по «распознаванию воздушных и наземных целей» – все было забыто {678}. Солдатам союзников приходилось постоянно напоминать, что они не должны открывать ответный огонь по самолетам союзников, которые могли стрелять по ним по ошибке. Единственное, что они могли сделать, – это продолжать бросать желтые или оранжевые дымовые гранаты, чтобы самолеты прекратили стрельбу, или выстреливать Amber Star – осветительные снаряды со вспышкой янтарного цвета. Труднее всего бойцам 30-й пехотной дивизии давался самоконтроль. Они подверглись атакам собственной авиации еще в Нормандии, а теперь, в Арденнах, им приходилось страдать еще больше.

84-я пехотная дивизия Боллинга и части 3-й бронетанковой дивизии с большим трудом продолжали удерживать линию фронта южнее дороги Отон – Марш-ан-Фамен против 116-й танковой дивизии и 2-й дивизии СС «Дас Райх». Боевое формирование «A» 3-й бронетанковой дивизии ушло дальше на запад, играя роль отвлекающего прикрытия, пока шло сосредоточение сил 7-го корпуса Коллинза. 2-я бронетанковая дивизия – бывшее формирование Паттона, – известная как «Ад на колесах», прибыла форсированным маршем в обстановке строжайшей секретности для контрудара, запланированного на 24 декабря. 2-я танковая дивизия вермахта наступала быстрее, чем ожидалось. Но Коллинз почувствовал большое облегчение, когда узнал от Монтгомери, «бодрого и уверенного, как обычно» {679}, что мосты через Маас в Намюре, Динане и Живе надежно защищает британская 29-я бронетанковая бригада. Именно в ту ночь 8-я стрелковая бригада убила двух коммандос Скорцени в джипе. Главной проблемой на мостах был поток беженцев, стремившихся уйти за Маас, чтобы спастись. «Немецкое наступление выбило из колеи все население, – писал офицер по гражданским делам, – и они, кажется, опасаются самого худшего. Беженцы выходят на дороги, мы пытаемся их остановить, создавая проблемы движению транспорта» {680}. А когда бельгийцев перестали пускать на мосты, те плыли через Маас на лодках. Монтгомери также заверил Коллинза, что бригада выдвинется, чтобы соединиться с его правым флангом, на следующий день, 23 декабря. Но эскадрон 3-го Королевского танкового полка под командованием майора Уоттса уже стоял в Сорине, в шести километрах к востоку от Динана. Уоттс, не имевший представления, где находятся американцы, а где немцы, рассредоточил свои восемнадцать танков так, чтобы перекрыть все дороги в Динан, используя их скорее как бронетанковый разведполк. Для трех бронетанковых полков бригады самым большим разочарованием было то, что они пойдут в бой с их «потрепанными в сражениях “Шерманами”» {681}, а не с новыми танками «Комета».

Британцам местные жители тоже очень помогали. Барон Жак де Вильанфань, владелец шато в Сорине, всего в трех километрах к северу от Фуа-Нотр-Дам (не путать с Фуа близ Бастони), был капитаном арденнских егерей и руководил местным Сопротивлением. Для эскадрона Уоттса он был разведчиком: объезжал округу на мотоцикле и докладывал о продвижении 2-й танковой дивизии немцев.

Рывок к реке Маас.

Битва приближалась, и местные фермеры поняли, что нужно запасаться едой на случай долгой осады и не высовываться из своих погребов. В деревушке Санзенн, к югу от деревни Сель, Камиль Добуа, услышав о наступлении немецких войск, решил, что пришло время зарезать его призовую свинью весом в три центнера. Поскольку та была громадной, он понял, что не сможет сделать это сам, и позвал мясника, который собирался бежать за Маас. Тот согласился помочь только с забоем, но, когда приехал и увидел животное, воскликнул: «Это не свинья, этот зверь – корова!» {682} Поскольку ножом он вряд ли бы справился, мясник отрубил свинье голову топором. Вдвоем они растянули тушу, чтобы слить кровь, и мясник поспешил уйти. Но позже, когда появились солдаты из боевой группы 2-й танковой дивизии, туша исчезла – без сомнения, на походной кухне, Gulaschkanone.

Оберст Майнрад фон Лаухерт, командующий 2-й танковой дивизией, разделил свои силы к северу от Бюисонвиля, чтобы найти кратчайший путь к Маасу. Бронетанковый разведывательный батальон под командованием майора фон Бёма заправили первым, и он двинулся вперед в направлении Эд и Ленён. Два передних танка заметили американский броневик и открыли огонь.