– Что же сказал тебе Свидригайлов? – подошла к нему Дуня.

– Ах, да, да! – вскричала Пульхерия Александровна.

Раскольников поднял голову:

– Он хочет непременно подарить тебе десять тысяч рублей ипри этом заявляет желание тебя однажды видеть в моем присутствии.

– Видеть! Ни за что на свете! – вскричала ПульхерияАлександровна, – и как он смеет ей деньги предлагать!

Затем Раскольников передал (довольно сухо) разговор свой сСвидригайловым, пропустив о призраках Марфы Петровны, чтобы не вдаваться визлишнюю материю, и чувствуя отвращение заводить какой бы то ни было разговор,кроме самого необходимого.

– Что же ты ему отвечал? – спросила Дуня.

– Сперва сказал, что не передам тебе ничего. Тогда онобъявил, что будет сам, всеми средствами, доискиваться свидания. Он уверял, чтострасть его к тебе была блажью и что он теперь ничего к тебе не чувствует… Онне хочет, чтобы ты вышла за Лужина… Вообще же говорил сбивчиво.

– Как ты сам его объясняешь себе, Родя? Как он тебепоказался?

– Признаюсь, ничего хорошо не понимаю. Предлагает десятьтысяч, а сам говорил, что не богат. Объявляет, что хочет куда-то уехать, ичерез десять минут забывает, что об этом говорил. Вдруг тоже говорит, что хочетжениться и что ему уж невесту сватают… Конечно, у него есть цели, и всеговероятнее – дурные. Но опять как-то странно предположить, чтоб он так глупоприступил к делу, если б имел на тебя дурные намерения… Я, разумеется, отказалему, за тебя, в этих деньгах, раз навсегда. Вообще он мне очень страннымпоказался, и… даже… с признаками как будто помешательства. Но я мог и ошибиться;тут просто, может быть, надувание своего рода. Смерть Марфы Петровны, кажется,производит на него впечатление…

– Упокой, господи, ее душу! – воскликнула ПульхерияАлександровна, – вечно, вечно за нее бога буду молить! Ну что бы с нами былотеперь, Дуня, без этих трех тысяч! Господи, точно с неба упали! Ах, Родя, ведьу нас утром всего три целковых за душой оставалось, и мы с Дунечкой только ирассчитывали, как бы часы где-нибудь поскорей заложить, чтобы не брать только уэтого, пока сам не догадается.

Дуню как-то уж слишком поразило предложение Свидригайлова.Она все стояла задумавшись.

– Он что-нибудь ужасное задумал! – проговорила она почтишепотом про себя, чуть не содрогаясь.

Раскольников приметил этот чрезмерный страх.

– Кажется, придется мне не раз еще его увидать, – сказал онДуне.

– Будем следить! Я его выслежу! – энергически крикнулРазумихин. – Глаз не спущу! Мне Родя позволил. Он мне сам сказал давеча:«Береги сестру». А вы позволите, Авдотья Романовна?

Дуня улыбнулась и протянула ему руку, но забота не сходила сее лица. Пульхерия Александровна робко на нее поглядывала; впрочем, три тысячиее, видимо, успокоивали.

Через четверть часа все были в самом оживленном разговоре.Даже Раскольников хоть и не разговаривал, но некоторое время внимательнослушал. Ораторствовал Разумихин.

– И зачем, зачем вам уезжать! – с упоением разливался онвосторженною речью, – и что вы будете делать в городишке? А главное, вы здесьвсе вместе и один другому нужны, уж как нужны, – поймите меня! Ну, хоть некотороевремя… Меня же возьмите в друзья, в компаньоны, и уж уверяю, что затеемотличное предприятие. Слушайте, я вам в подробности это все растолкую – весьпроект! У меня еще утром, когда ничего еще не случилось, в голове уж мелькало…Вот в чем дело: есть у меня дядя (я вас познакомлю; прескладной и препочтенныйстаричонка!), а у этого дяди есть тысяча рублей капиталу, а сам живет пенсиономи не нуждается. Второй год как он пристает ко мне, чтоб я взял у него этутысячу, а ему бы по шести процентов платил. Я штуку вижу: ему просто хочетсямне помочь; но прошлого года мне было не надо, а нынешний год я только приездаего поджидал и решился взять. Затем вы дадите другую тысячу, из ваших трех, ивот и довольно на первый случай, вот мы и соединимся. Что ж мы будем делать?

Тут Разумихин принялся развивать свой проект и многотолковал о том, как почти все наши книгопродавцы и издатели мало знают толку всвоем товаре, а потому обыкновенно и плохие издатели, между тем как порядочныеиздания вообще окупаются и дают процент, иногда значительный. Обиздательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года работавший надругих и недурно знавший три европейские языка, несмотря на то, что дней шестьназад сказал было Раскольникову, что в немецком «швах», с целью уговорить еговзять на себя половину переводной работы и три рубля задатку: и он тогдасоврал, и Раскольников знал, что он врет.

– Зачем, зачем же нам свое упускать, когда у нас одно изглавнейших средств очутилось – собственные деньги? – горячился Разумихин. –Конечно, нужно много труда, но мы будем трудиться, вы, Авдотья Романовна, я,Родион… иные издания дают теперь славный процент! А главная основа предприятияв том, что будем знать, что именно надо переводить. Будем и переводить, ииздавать, и учиться, всё вместе. Теперь я могу быть полезен, потому что опытимею. Вот уже два года скоро по издателям шныряю и всю их подноготную знаю: несвятые горшки лепят, поверьте! И зачем, зачем мимо рта кусок проносить! Да ясам знаю, и в тайне храню, сочинения два-три таких, что за одну только мысльперевесть и издать их можно рублей по сту взять за каждую книгу, а за одну изних я и пятисот рублей за мысль не возьму. И что вы думаете, сообщи я кому,пожалуй, еще усумнится, такое дубье! А уж насчет собственно хлопот по делам,типографий, бумаги, продажи, это вы мне поручите! Все закоулки знаю! Помаленькуначнем, до большого дойдем, по крайней мере прокормиться чем будет, и уж повсяком случае свое вернем.

У Дуни глаза блестели.

– То, что вы говорите, мне очень нравится, ДмитрийПрокофьич, – сказала она.

– Я тут, конечно, ничего не знаю, – отозвалась ПульхерияАлександровна, – может, оно и хорошо, да опять ведь и бог знает. Ново как-то,неизвестно. Конечно, нам остаться здесь необходимо, хоть на некоторое время…

Она посмотрела на Родю.

– Как ты думаешь, брат? – сказала Дуня.

– Я думаю, что у него очень хорошая мысль, – ответил он. – Офирме, разумеется, мечтать заранее не надо, но пять-шесть книг действительноможно издать с несомненным успехом. Я и сам знаю одно сочинение, котороенепременно пойдет. А что касается до того, что он сумеет повести дело, так вэтом нет и сомнения: дело смыслит… Впрочем, будет еще время вам сговориться…

– Ура! – закричал Разумихин, – теперь стойте, здесь естьодна квартира, в этом же доме, от тех же хозяев. Она особая, отдельная, с этиминумерами не сообщается, и меблированная, цена умеренная, три горенки. Вот напервый раз и займите. Часы я вам завтра заложу и принесу деньги, а там всеуладится. А главное, можете все трое вместе жить, и Родя с вами… Да куда ж ты,Родя?