Я уже ходила без костылей, но все еще опиралась на правую ногу немного сильнее, особенно когда уставала. Интенсивная физиотерапия и почти ежедневные занятия в спортзале постепенно приближали меня к прежнему уровню физической подготовки, но — как и предсказывал хирург в больнице — мне предстоял долгий путь назад.

— Что скажешь? — спросил Шон, когда я подошла к одному из высоких окон. Если встать на стул и посмотреть в сторону, хорошенько прищурившись, из просторной гостиной можно было увидеть Центральный парк. Одно только это обстоятельство по идее должно было бы добавить к арендной плате как минимум лишнюю тысячу долларов в месяц.

— Она прекрасна, — откликнулась я. — Но ты уверен насчет всего этого?

Шон пожал плечами. Он был одет в тот же темный костюм, в котором явился на памятную встречу с Харрингтоном и Симоной в Лондоне. Июнь выдался жаркий, градусник показывал выше тридцати, но Шон как-то ухитрялся выглядеть свежим и подтянутым. Он положил руки мне на плечи и развернул меня к себе.

— А ты-то уверена? — мягко спросил он. — Предложение Паркера Армстронга о партнерстве слишком заманчиво, чтобы от него отказываться, но я откажусь тут же, если ты не готова поехать со мной. Жить здесь. Без тебя я не смогу, Чарли. Без тебя мне это не нужно.

Я ответила не сразу, отстранилась от Шона и снова повернулась к окну. Я еще не достаточно отошла от дела Лукасов, чтобы определиться с дальнейшим. Что касается закона, я была вне подозрений. Мощная команда юристов Паркера Армстронга об этом позаботилась.

В конце концов, подчеркивали они, я только-только начала поправляться после ранения. Хирург с идеальной улыбкой поверить не мог, что на столь раннем этапе восстановления я прошла через здание, застрелив по дороге двух мужчин. Нужна поистине несокрушимая воля, сказал он, чтобы с такими травмами совершить то, что совершила я. Но в глазах его при этом таились грусть и разочарование. Мол, не для того он приложил столько старания, энергии и знаний к моему лечению, чтобы я вместо благодарности помчалась убивать людей.

Мы с Шоном прилетели обратно в дождливый Хитроу, и я принялась собирать по кусочкам мою прошлую жизнь. Я упорно работала над своей реабилитацией, как будто если люди перестанут замечать физические последствия, то и не увидят, в какое чудовище я превратилась. Я — персонаж детских кошмаров. Одним своим видом я способна довести до истерики маленькую девочку, за которую с радостью отдала бы жизнь.

Я не видела Эллу с того дня в магазине амуниции, когда убила преступника, державшего ее на руках. Детские психиатры объяснили мне, что будет лучше, если она никогда не встретит меня снова. Мой образ навсегда был связан с такими кровавыми ужасами, о каких дети ее возраста даже знать не должны, не то что видеть. Одно только упоминание моего имени, добавляли они, причиняет ей невыносимые страдания. Что, в свою очередь, причиняло невыносимые страдания мне, но я им этого не сказала.

Мэтт поселился с ней в доме на севере Лондона, где они прежде жили с Симоной. Люди, которые считаются экспертами в такого рода травмах, утверждали, что Элла сможет достигнуть там определенной стабильности. Банк Харрингтона основал трастовый фонд, который, если им должным образом управлять, обеспечит Эллу до конца жизни, чтобы она ни в чем не нуждалась.

За исключением матери, конечно.

Надеюсь, что, когда она станет достаточно взрослой, чтобы понять, Мэтт расскажет ей правду о том, что случилось с Симоной. Пусть лучше в ее распоряжении будут голые факты, а не обрывки воспоминаний и домыслы. Быть может, это предотвратит повторение истории, если лет через двадцать Элла начнет искать своего дедушку и найдет его в тюрьме Нью-Хэмпшира отбывающим пожизненное заключение за убийство своей жены.

В конце концов, знай Симона правду о настоящем Греге Лукасе, возможно, она бы и не бросилась с таким пылом на его поиски. И шесть человек остались бы в живых.

— Ты поступила правильно, — сказал Шон, словно прочитав мои мысли. — Рейнольдс убил бы ее.

— Разве? — Я повернулась к нему. — Он знал, сколько стоит Элла, а мертвой она бы не стоила ни цента. Может быть…

Шон покачал головой.

— Ты не могла позволить ему забрать ее. И ты же сама говорила, он собрался тебя застрелить, как только увидел, в каком ты состоянии. Ты поступила правильно, — повторил он. — Перестань об этом думать.

Мы услышали, как дверь в квартиру отворилась и кто-то нас окликнул.

— Мы здесь, — отозвался Шон, не сводя взгляда с моего лица.

В гостиную заглянул улыбающийся Паркер Армстронг. Высокий стройный мужчина чуть за сорок. Благородная седина в волосах выглядела преждевременной, но в глазах светилась мудрость старца. Новый партнер Шона. Мой новый начальник.

— Ну? — вопросил он, приближаясь к нам. — Что скажете?

Шон покосился на меня. Я колебалась всего секунду, затем враз решилась, и мне тут же стало легче. Я повернулась к Паркеру и улыбнулась.

— Она великолепна, — заявила я, и мне показалось, что его плечи слегка расслабились.

Паркер ехидно оскалился:

— То же самое можно сказать об арендной плате. Какой толк от родственников с собственностью на Манхэттене, если не садиться им на шею, правда?

— Точно.

Паркер протянул руку Шону:

— Полагаю, это означает, что мы партнеры.

Неторопливая улыбка осветила лицо Шона, когда он ответил на рукопожатие.

— Думаю, да.

— Чарли, — сказал Паркер, протягивая руку и мне. — Добро пожаловать в команду. — Его рукопожатие было твердым и сухим, но без демонстрации мужского превосходства. Одна из черт, которые мне в нем понравились с самого начала. — Мы очень переживали потерю Джейкса. Он был хорошим парнем. Надеюсь, это будет глотком свежего воздуха для всех нас.

— Я тоже надеюсь, — искренне ответила я.

— Как будем в офисе, подпишем договор аренды. Вы голодные? Может, сходим куда-нибудь перекусить?

Мы поехали на юг по Шестой авеню, к районам Трайбека и Файнэншл-Дистрикт, в одном из вездесущих такси «краун-викториа» с подвеской а-ля водяной матрас. Я сидела за водителем у окна, наблюдая, как проносятся мимо бурлящие энергией, залитые солнцем улицы Нью-Йорка. Манхэттен казался маленьким по сравнению с Лондоном и оттого гораздо более насыщенным, кипучим. Я спросила себя, не потому ли так радуюсь этому шуму и суете, что они помогут заглушить другие голоса в моем сознании.

Я думала об Элле, гадая, сколько пройдет времени, прежде чем из моей памяти сотрется воспоминание о ней. О ее улыбке, о ее исцеляющем поцелуе и о ее криках.

А еще я думала о Рейнольдсе, снова прокручивая (как делала постоянно с той ночи) в голове его решение меня убить. Шон был отчасти прав, потому что с того момента, когда Рейнольдс отвел пистолет от виска Эллы и стал направлять его на меня, исход мог быть только один. Один из нас должен был умереть.