Я вздохнула и попыталась больше внимания обращать на дорогу.Но про себя я давала себе хороших пинков, потому что все было так просто, такдо ужаса просто.

— Когда я работаю, регулярно питаться не получается, ивыходит, что каждый раз, когда я приезжаю домой, мною овладевает ardeur.

— Иногда два раза за ночь, — сказал он. —Сколько ты ела в те ночи, Анита? Я про обычную еду.

Я попыталась вспомнить и должна была честно признать:

— Иногда ничего.

— Интересно было бы, если бы ты вела дневник приёмапищи. Можно было бы посмотреть, есть ли корреляция между голодом твоегочеловеческого тела и другими видами голода.

— Ты так говоришь, будто знаешь ответ.

— Ты разве не заметила, что ликантропы любят готовить иесть?

Я пожала плечами:

— Не задумывалась как-то.

И задумалась. Ричард готовил, и всегда либо звал менякуда-нибудь поужинать, либо готовил для меня. Мика готовит, хотя в основномэтим занят Натэниел. Обычно у нас в доме собирается полно леопардов-оборотнейхотя бы на завтрак, либо на обед, либо на ужин.

— Ты хочешь сказать, что не без причинымужчины-ликантропы, с которыми я встречалась, имели склонность к домашнемухозяйству?

Он кивнул.

— Нам нужна отлично сбалансированная диета, с хорошимсодержанием белков. Помогает держать зверя в узде.

Я посмотрела на него — в свете улицы он был почти в тени.Лавандовая рубашка была самым светлым пятном на нем.

— А почему мне никто до сих пор такого не говорил?

— Мы считали тебя в основном человеком, Анита. Но послетого, что я сегодня видел… — Он помолчал, подбирая слова. — Если бы я незнал, что ты — человек, и не умеешь на самом деле выскользнуть из кожи и статьлеопардом, я бы решил, что ты из наших. Твои ощущения, как ты отбивалась, какты пахла — все было от оборотня. Ты совсем не как человек себя вела. Свернисюда на стоянку.

— Зачем? — спросила я.

— Надо поговорить.

Мне не понравилось, как это прозвучало, но я свернула настоянку в торговый квартал и припарковалась на первом же свободном месте, чтобыло довольно далеко от всех забегаловок. Магазины почти все были закрыты. Явыключила двигатель, и мир внезапно затих. Где-то рокотала Олив, и доносиласьмузыка из ресторанов, но в машине было тихо, как бывает тихо только в машинепосле наступления темноты. Один поворот ключа — и тишина, уединение,интимность.

Я повернулась к Натэниелу, натягивая ремень, но сидеть вмашине без ремня — мне не по себе от этого.

— Ладно, говори, — сказала я, и голос у меняпрозвучал почти обыденно.

Он повернулся на сиденье, насколько позволял ремень — онзнал мой пунктик на этот счёт. Сидел он лицом ко мне, коленом упираясь впанель.

— Мы с тобой обращались так, будто ты человек, и теперья думаю, правы ли мы были.

— Ты хочешь сказать, я теперь перекинусь, потому что мыстали триумвиратом?

Он покачал головой, длинная коса шелохнулась на коленях, кактяжёлая кошка.

— Может быть, это как-то усугубит ситуацию, но я думаю,одна из причин, почему ты никак не можешь подчинить себе ardeur, — в том,что почти все советы тебе даёт вампир. А ему еда не нужна, Анита. Для Жан-Клодаесть только жажда крови и ardeur. А ликантроп не может перестать бытьчеловеком. Все равно приходится есть по-человечески — просто добавляется голодзверя, но именно добавляется, а не заменяет.

Я подумала.

— То есть, когда я подавляю приступы нормальногоголода, мне становится тяжелее подавлять ardeur?

Он кивнул, и снова волосы проехались по коленям, будто косаподползала ко мне.

— Да.

Я ещё раз подумала, и не нашла брешей в этой логике.

— Ладно, допустим, ты прав. Так что мне делать? Я всеравно сегодня опаздываю, как обычно.

— Подъедем к окошку для машин. Возьмёшь себе что-нибудьлёгкое, что можно съесть за рулём, а я возьму салат.

Я нахмурилась:

— Ты что? Салаты в драйв-апах никуда не годятся.

— Мне надо поесть перед выступлением.

— Чтобы лучше держать своего зверя?

— Да.

— Но зачем салат? Я думала, тебе что-нибудь белковоенужно.

— Если бы тебе предстояло раздеваться переднезнакомыми, ты бы тоже взяла салат.

— Один гамбургер за несколько часов до выступления — отэтого ты вес не наберёшь.

— Нет, но пузо вздуется.

— Я думала, это только с девушками случается.

— Нет.

— Значит, ты ешь салат, чтобы хорошо сегодня выглядеть.

Он кивнул, и волосы его свалились с ноги, перевалили черезрычаг передач. Очень тянуло потрогать эту густую косу. Голосочек в головеспросил: «А что такого?» После того, что мы днём устроили, что может значитьволосок? Логично, но логика мало общего имеет с моим поведением по отношению кНатэниелу.

Я сцепила руки на коленях, не давая себе до негодотронуться, и почувствовала себя дурой. Что это я вообще творю? Я протянуларуку к тяжёлому витку волос, погладила его, будто это было что-то болееинтимное, чем коса. Волосы были мягкие, тёплые. Я гладила их, пока говорила.

— Зверя никогда не раздирают противоречия?

— Нет, — сказал он, и голос его в тёмной тишинепрозвучал и тихо, и отчётливо.

Я осторожно стала вытягивать его косу, обмотанную вокругнего.

— Но ты же борешься не с голодом по мясу и крови?

— Нет, не с ним.

Я добралась до конца косы, взяла его в руки.

— Я думала, что этот голод — зверь. Жажда погони и еды,и все.

— А сейчас как ты думаешь?

Я погладила себя по ладони кончиком косы, и по кожепробежала дрожь. Голос мой сорвался, когда я ответила:

— Ричард всегда говорил о своём звере так, будто этоего самые низменные побуждения — ну, похоть, леность, традиционныегрехи, — но грех подразумевает знание добра и зла. А здесь не было добраили зла, ничего похожего на обычные мысли. Я до сих пор не понимала, насколькомои мысли держатся на реалиях. Всегда думала о том, как одна реалия влияет надругую. О последствиях своих действий.

Я взяла на руки ещё кусок его косы, будто змею — толстую,мягкую змею. Собрала его волосы в охапку и позволила себе прижать их к груди.Меня ограничивал ремень сиденья, а мне хотелось быть ближе к Натэниелу.

Прижимая ворох его волос к себе, я сказала: