— Прости меня, — сказала я. — Я до вчерашнегодня этого не понимала.

Он потянулся вверх, поднял голову почти к самым моим губам.

— Извиняться не надо, ты только люби меня.

Я ответила прерывистым голосом:

— Не сейчас.

— Не сейчас, — выдохнул он прямо мне вгубы, — но скоро. — Он поцеловал меня целомудренным касанием губ,потом встал и отодвинулся, давая мне место. Я смотрела, как он идёт к дверичерез всю комнату. — Я пойду скажу им, что у нас все в порядке.

Я кивнула — на свой голос не надеялась. Он дал мне место —физически, но эмоционально он продолжал давить на меня вплотную. Я ждала, чтоменя охватит паника, но вместо неё пришло воспоминание о нем в моем теле имысль, каково это было бы — если б он в меня пролился.

Кричала я громко, и пробыли мы тут долго, так что где-то вглубине души я жалела, что нет в моем офисе запасного выхода. Но его нету, идаже если бы я хотела, мне через него не удрать. И ещё: заподозри Берт, что ясмущаюсь, он бы тут же это против меня обернул. Постарался бы использовать каккозырь в игре «кто кого», в которую мы с ним уже много лет играем. Значит,единственный способ — делать наглую морду. (Вздыхаю).

Кое-как я причесала пальцами волосы — единственное, чтоможно делать с моими кудряшками. От щётки они превращаются в путаницу. Потомрассмотрела макияж в зеркальце, которое последнее время держу в ящике стола.Проблема с тем, чтобы выглядеть несколько более женственно, — в том, чтоприходится за этим следить. Если намазала губы, то надо периодическипосматривать, не смазалась ли помада в клоунский грим. Мне нравится, как явыгляжу с накрашенными губами, но терпеть не могу об этом помнить.

Тени возле глаз отлично сохранились, но помада размазаласьначисто. Опять же, спасибо, что ковёр тёмный. Красная помада на светлом ковревыглядела бы неловко. А на темно-коричневом её никто и не увидит.

Я взяла смывку для косметики — её полагается применять дляглаз, но оказалось, что помаду она тоже отлично смывает. Вот я и смыла её всю,и пришлось губы красить заново. Видите, сколько возни? Слава богу, что почтиникогда тон не кладу. Вот его оттирать с ковра замучаешься.

Когда рот у меня стал такой же красный, как и был, я сложилавсе в ящик стола, оправила юбку, вдохнула как следует и пошла к двери. Послевсего, что было со мной за последние двадцать четыре часа, встретиться с Бертомлицом к лицу требовало больше мужества, чем я хотела бы сейчас собрать. Наработе не трахаются. Это как минимум не комильфо. Блин.

В вестибюле меня ждал сюрприз. Никто не предположил, что унас там был секс. Крики звучали так, будто идёт драка не на жизнь, а на смерть,или почти. И то, что мы с Натэниелом вышли оба слегка измазанные кровью,помогло. Мэри усадила его в своё собственное любимое кресло и стала бинтовать,пока Натэниел промывал раны на руке — глубокие, красные следы ногтей. Когда-тоя бы сказала, что они похожи на следы когтей леопарда, но теперь, повидав, чтоможет сделать настоящий леопард, я понимала, что это совсем не то. Но я дажеслегка удивилась, что смогла оставить такие отметины.

Я подошла к нему:

— Прости, пожалуйста.

— Я не сержусь.

Вблизи я заметила, что костяшки пальцев у него тоже красные.Я нахмурилась:

— Пальцы я тебе не трогала.

— Об ковёр ободрал, — пояснил он.

Глянув на кровавые царапины, я скривилась:

— Ой-ой!

— Ничего страшного, — успокоил он меня.

Мэри обратилась ко мне:

— Эти люди там, у Берта. Они не хотят уходить, незабрав вещи своего сына. — Вид у неё был разъярённый. — Я простоповерить не могу, что они на тебя так набросились.

Я облизала губу, куда попал кулак Стива Брауна, иобнаружила, что рана прошла. Я же её мазала помадой, и больно не было. Чертпобери и ура. Очень положительный побочный эффект. Приятно, что положительныетоже есть.

А щека, где поцарапала меня Барбара Браун, ещё саднила. Взеркале я её не видела, но думаю, час назад царапины выглядели хуже.

— Я помогу тебе промыть раны, когда закончу с твоимдругом, — сказала Мэри без малейшей иронии. «Друг» — без какого бы то нибыло подтекста.

Мэри у нас секретарём не только за умение быстро печатать. Унеё любая работа в руках горит. Заставив Натэниела держать марлевый тампон, онаприбинтовывала его к раненой руке. Пластиковых перчаток у неё не было. Я непомню, сказала ли я ей, кто он такой.

В человеческом облике оборотень не заразен, но все-таки унеё есть право знать. Будто прочтя мои мысли, Натэниел сказал ей:

— Я пытался её уговорить, что лучше я сам себяперевяжу.

Мэри глянула на меня.

— Он мне сказал, — она поискала слово, — онмне сказал, а я ему сказала, что ликантропией нельзя заразиться от человека.

Натэниел поднял на меня большие глаза. В них читалось: «Япытался».

— Ты права, Мэри, в человеческом облике ликантропы незаразны.

Она улыбнулась Натэниелу — очень по-матерински.

— Видишь?

— Многие люди не захотели бы рисковать, — сказалон негромко.

Мэри кончила перевязывать ему руку и потрепала по плечу.

— Многие люди просто глупы.

Он улыбнулся ей, но в глазах его не было радости. Многиелюди просто глупы. Она понятия не имела. Я, наверное, тоже, если всерьёз. Ятолько сейчас стала встречаться с реакцией людей, считающих меня ликантропом. Яне прожила много лет так, как прожил их Натэниел.

Мэри повернулась ко мне, осторожно тронула щеку.

— Я хотела вызвать полицию. Вполне достаточно фактовдля обвинений в нанесении телесных повреждений.

Она стала промокать мои царапины. Наверное, в этой жидкостибыл спирт, потому что кожу щипало.

Я стиснула зубы, чтобы не вздрогнуть.

— Я не собираюсь выдвигать обвинения.

— Тебе их жалко? — спросила она.

— Да.

— Ты лучше меня, Анита.

Я улыбнулась, и щека чуть дёрнулась.

— Мне случалось переживать гораздо худшие раны, Мэри.

— От клиента — никогда, — возразила она.

Я не стала отвечать. Есть истории, которые Мэри неизвестны,и потому мы все не в тюрьме.

Она смотрела на меня с тревогой:

— Не знай я, что мне только кажется, я бы сказала, чтораны уже заживают.

— Ты их уже хорошо промыла, Мэри, спасибо.

Я обошла её, подходя к столу и бинтам. Мне нужен был тампонпобольше того, что на руке у Натэниела. Конечно, мои царапины к утру пройдут, арука у него ещё не заживёт, скорее всего. Кажется, причинённые мною ранызаживают так, будто нанесены другим ликантропом. Мы это недавно заметили.