уже забывается, и вдруг идти на встречу с мировой знаменитостью! Как мы поддержим изысканную, как мы предполагали, беседу с такими рафинированными интеллигентами!? Леня нас успокоил и сказал, чтобы мы особо не трепыхались по поводу языка, Витя еще помнит испанский, а хозяин обычно говорит сам и в диалоге не нуждается. Кроме того, сама Гала знает русский язык, хотя и притворяется, что уже почти не помнит его. Это нас удивило, но и не напугало, как можно забыть родной язык? Встреча со знаменитостью обещала быть интересной и уж конечно неповторимой! Я надеялась стать причастной к высшим сферам бытия человека, отмеченного неким божественным знаком. Прочитала все, что нашла о Дали в консульской библиотеке. Там было немного, если не сказать практически ничего. Кое-что вспомнилось из разрозненных сведений еще по учебе в художественном училище, у нас там часто практиковались факультативы по истории искусства.

Больше всего меня, конечно интересовал даже не Дали, а Гала. Подумать только, обыкновенная дочка обыкновенного московского адвоката, самая заурядная внешность, а вот была вдохновительницей-музой и у поэтов, и у художников! Жена художника Пелюара, она бросила мужа, маленькую дочь, еще какого-то французского поэта, сделала безошибочный выбор в сторону тогда еще неизвестного и далеко небогатого испанца. Вот хватка и нюх у бабы! Вот бы поговорить с ней на такую животрепещущую тему! Щас! Разбежалась!

То немногое, что я знала о Дали, приводило меня в замешательство, особенно сведения о его непредсказуемости и экстравагантности. Но увидеть живую легенду хотелось безумно, ведь такой шанс не представится больше никогда в жизни, и из-за субординации отказаться от приглашения шефа было тоже невозможно, да и не хотелось… Мало того, мы были бесконечно счастливы, что выпал такой уникальный случай.

От волнений и внутренней напряженности я, было, зажалась в резиновый мячик и даже не заметила, какова же была гостиная у известного и супербогатого человека. Видела только большое пёстрое пространство, которое утопало во множестве шелковых драпировок, изломанных линий, малочисленной, но тяжёлой резной мебели. Во всей этой пестроте чувствовалось что-то искусственное, надуманное. Впрочем, скорее всего я не поняла изысканность дизайна.

Мы пришли. Хозяев не было и в помине. Нам в их отсутствие даже не предложили прохладительных напитков, что, обычно, обязательно в тропиках. Видимо, гению позволена такая откровенная невоспитанность. Хотя отсутствие напитков может было и к лучшему – вдруг повторится история происшедшая с композитором.

Выдержав нас, примерно, полчаса, а то и минут сорок, в гостиной, появился… нет! впорхнул обещанный сюрприз – невысокий худенький старичок, этакий хрупкий кузнечик, с прилепленными к черепу гладкими блестящими волосами и со знаменитыми нафабренными усиками стрелкой. Учитывая, что он родился в 1904 г., художнику тогда было около 66-67-ти лет, я с удивлением отметила, что знаменитость красится в кардинально черный цвет и явно молодится. Зажатость моя стала проходить. Я воочию поняла, что маленькие человеческие слабости присущи как нам грешным, так и великим людям. Леня представил нас художнику. Дали небрежно кивнул, пробормотав обычное: «Рад видеть», отдельно окинул меня внимательным оценивающим и, как показалось (или мне так хотелось!), одобрительным взглядом ярких агатовых и пронизывающих глаз, добавил: «Красивая сеньора». Не будучи никогда самовлюбленной, тогда я уже не сомневаясь в своей привлекательности для противоположного пола разбалованная вниманием бразильцев, я немного оторопела от такого весьма жидкого комплимента. Ну что ж, и на этом спасибо!

Маэстро затараторил с Леней по-испански, часто перемежая свою невнятную речь английскими словами. Еще одна бестактность гения. Но мне понравилось, что гений, хоть небрежно и мимоходом, но все-таки заметил меня, все-таки было приятно услышать от знаменитости и такой незамысловатый комплимент.

Вдруг вспомнилось, и не без основания, изречение, что гениальность связана с эксцентричностью, и еще более глубокая мысль, что гений и шизофрения понятия почти совместимые. Это настораживало. Мы сидели, как болванчики, постепенно приходящие в себя, раскрепощаясь, натужно излучая радушие и внимательность. Я же стала рассматривать (он и не замечал, к счастью, этого просто неприличного разглядывания) знаменитость со сложным чувством восхищения и жалости. Восхищала сама атмосфера – нахожусь в обществе самого великого Дали! Но хрупкость и сухощавость всей фигуры, усики длинной стрелкой, глаза огромные, блестящие и широко расставленные, быстрота и даже резкость жестикуляции, руки длинные с совсем не аристократическими крупными кистями, ноги тонкие – все это вызывало странную мысль, что он все-таки – напоминает саранчу. Я пыталась в корне задушить такую кощунственную мысль, но так и не додушила ее до конца.

Во время нашего ожидания, достаточного долгого, я высказывала шефу крамольную мысль, что, может, откланяться разноцветным стенам и тихо уйти по-английски, это, мол, просто оскорбительно заставлять так долго ждать гостей, на что Леня мне напомнил, что мы ждем не кого-нибудь, а живую легенду и что я еще внукам буду рассказывать, как встретилась с великим Сальвадором Дали. Я и замолчала со своими понятиями политеса и предложением трусливо смыться по-английски.

Великий маэстро явно «интересничал». Конечно не потому, что мы были такими важными для него визитерами. Смешно и нелепо было бы сравнивать себя со знаменитостью. Но насколько я знаю из немногочисленных известных мне историй о нем, Дали всегда вел себя более-менее необычно, скорее более. Просто есть, есть такие люди, что с младых ногтей надевают маску то «неприспособленности», то «растерянности», то некоторой доли «брутальности». Впоследствии маска прирастает к ним как вторая кожа, подбивается под характер как шелковая подкладка – вот он уже и «с изюминкой». Начинает «интересничать» или хамить, кокетничать, быть томным, экстравагантным.

Гений тарахтел, как заведенный, и, даже сидя в кресле, производил впечатление двигающегося и суетящегося. А уж, когда вставал, тем более ходил, то просто кружилась голова. Они с Леонидом Александровичем вспоминали встречи в Нью-Йорке, каких-то знакомых, выставки. Различались лишь отдельные знакомые слова. Говорил, в основном хозяин, быстро и азартно, участвовать в диалоге не требовалось, его нужно было слушать и понимающе кивать головой в подходящих местах. Леня посмеивался, поддакивал и изумлялся. Мы продолжали изображать молчаливых статистов, но время от времени тоже изображали изумление, граничащее с восторгом.

Я начинала понемногу злиться, но тут выплыла, наконец-то, и сама сеньора Гала, хозяйка, Градива, в коротеньких шортиках и топике с неимоверным количеством бус, намотанных на шею. Вошла поистине королевской походкой, несмотря на шортики и топик, вроде бы в неподходящем для королевы убранстве, словно всем оказывая неслыханную честь своим присутствием. Я жадно ее рассматривала и воспряла духом: вот смогу хотя бы поговорить с известной женщиной, почти землячкой. Что за провинциальная надежда на задушевный разговор! Женщина, небрежно